ДОМ ПРИЗРЕНИЯ
Шрифт:
Упорные поиски совершенно выбили Нежину из колеи: в силу боязливости девочка совершенно не жаждала встречи с таинственным созданием, но вынуждена была сопровождать подругу и иногда работать приманкой, потому что Агата однажды сказала, что если чудовище её увидит, то точно попадется, поскольку мимо такой горы жира, мяса и костей ни один уважающий себя монстр не пройдёт.
Но в этот раз Агата пошла по излюбленному пути изобретательства и не отказала себе в удовольствии сотворить новое чудовище, не понимая, что оно давно живет – внутри неё. И вот теперь кусты шуршали, словно в них бегала не маленькая девочка, а ожившие тапки отрастили тараканьи лапки и пытались спрятаться от ненормальной любительницы аномалий.
–
На тропинке из-за кустов торчала голова мадам Гортензии и торжествующе глядела на девочку круглыми совиными глазами с припухшими веками.
– Впрочем, чего-то подобного следовало ожидать. Удивительно испорченный ребёнок.
Нежина с надеждой оглянулась на кусты, в которые ушла Агата. Но те лишь тихо качались под легким ночным ветерком.
– Куммершпик, чего ты ждёшь? Или ты не знаешь, что за свои проступки нужно отвечать? – злорадно улыбнулась Гортензия нежным оскалом хищного допотопного ящера.
– Да, нужно отвечать, – залаяли псы из Дикой Своры, догнавшие воспитательницу. Псы запыхались, но не могли пропустить упоительное зрелище – травля слабого всегда притягивает посторонние взгляды.
– А это что? – мадам Гортензия поддела носком лакированного ботинка с облупленным носом одну из растоптанных тапочек.
– Это моя, – шмыгнул носом Рыжий Пёс. Он прибежал босиком по сосновым иглам и траве, но никак не показывал неудобства. Тапочки ему нужны были скорее для бросания в цель, которой нередко становилась и сама Нежина.
– Новая затея, да, Куммершпик? – зловеще прошептала мадам Гортензия и взялась тонкими сухими пальцами за холодное ушко девочки. – Что ж, директор будет рада послушать о твоих приключениях, хотя, я думаю, и о старых она ещё не успела позабыть.
Всё это время Нежина бросала отчаянные взгляды на кусты, но те не подавали признаков жизни. Агата будто бы провалилась сквозь землю. Удивительная особенность, которая сейчас бы пришлась как никогда кстати.
– Пойдём, – мадам Гортензия повернулась и решительно зашагала к интернату. Девочка побрела за воспитательницей, влекомая сильными пальцами и болью в ухе.
Глава 3. Ель и эль.
(о том, что не стоит копошиться в грязном белье)
Утро, как всегда, не предвещало ничего доброго. Серенький декабрьский день метелью свистел за окном, злобно стучал ставнями, разбухшими от вечной сырости и потрескавшимися от постоянного холода. Ледяной ветер, воя, налетал с севера, и под его порывами давно требовавшая ремонта, мерцавшая льдом над пылью и неистребимой ржавчиной, казалось, окрасившей всё, до чего могла дотянуться беспощадной рукой разложения, кровля скрипела, грозя улететь.
В столь ранний час дети спали. Дикая свора, скуля, взбивала ногами одеяло. Агата мирно и беззвучно лежала под кроватью, чутко шевеля ноздрями изящного носа, в то время как на кровати под одеялом лежала свёрнутая из одежды и простыней человекоподобная фигура.
Спала и Нежина. Уже в который раз она уютно устроилась в месте, которое на этот раз сочла наиболее безопасным.
– Да что же это такое! Опять? Негодная девчонка! Почему у тебя вечно всё не как положено и предписано?
Не открывая глаз, Нежина привычно повисла в порядком натренированных пальцах мадам Гортензии. С некоторых пор старшая воспитательница по настоянию директора пристально следила за Нежиной, дабы укреплять её в благочестивых намерениях и уберегать от ложных решений. А всё потому, что не все идеи должны воплощаться в жизнь. Лучше несколько раз подумать и только потом сделать. Но Агата считала подобное мнение глупостью и, конечно, сначала делала, а уже потом тоже делала, не оставляя и минуты на раздумья. «Много думают трусы и дураки», – любила повторять она,
Например, мадам Гортензию Агата приклеила к любимому креслу, когда та дремала после обеденного чая с ромом. Но, скорее, в чашке плескался ром с чаем, потому что старая дева не проснулась даже в тот момент, когда Агата нечаянно уронила пузырёк с клеем ей на голову.
Конечно, этого делать не стоило. И уж тем более не стоило засыпать лоток любимой кошки директрисы самоотвердевающим гипсом, украденным у дежурной сестры милосердия, а содержимое лотка, найденное до этого, аккуратно разложить по конфетным коробкам, которые были привезены меценатами и предназначались детям. Но Нежина и Агата уже достаточно жили на свете для того, чтобы ни разу не распаковать ни одной из красивых цветастых коробок, уносимых директрисой к себе домой, поэтому посчитали справедливым разбавить ежегодный шоколадный пир порцией чего-то более ароматного.
Однако обман, к сожалению, раскрылся далеко не в самый подходящий момент. Это произошло, когда директриса любезно откупорила коробочку конфет для того, чтобы угостить даму из Надзора и Попечительства, а у надзирательницы и попечительницы, как на грех, случился приступ кроличьего насморка, и бедная женщина вот уже как неделю дышала только ртом, выпуская такие миазмы из уставленной золотыми зубами пасти, что амбре кошачьего подарка терялось за этой вонью. Да и к тому же директриса, мечтательно закатив глаза так, что глазные яблоки падали за морщинистые веки, увлечённо рассказывала о предстоящих тратах выделенных приюту денег, и поэтому приглашённая дама, мысленно потирая указательный палец большим, совершенно не смотрела на то, что кладёт в рот. В общем, всего лишь дурацкое стечение обстоятельств.
Да и кошку, проведшую на лотке все праздники, Нежине тоже было жалко. Особенно в тот момент, когда директриса бежала по школьному коридору с выпученными глазами и корытцем, в котором словно памятник на постаменте гордо возвышалась кошачья фигурка с глазами, не менее удалёнными от положенного им места. Кстати, глаза любимицы директрисы и, соответственно, мадам Гортензии, которая трепетно и нежно любила всё, что было дорого директрисе, никогда больше не вернулись туда куда нужно. Иногда казалось, что они вот-вот выпадут, как у рака-отшельника. Эта особенность внушала ужас и благоговение редким гостям приюта, а особенно впечатлительные называли кошку сатанинским отродьем и спешили покинуть дом, что экономило немало средств на обедах.
Но неоценимую услугу, которую девочки оказали приюту, не оценили по достоинству. Виновной, как всегда, объявили Нежину, снискавшую себе славу отъявленной негодницы только потому, что она была менее подвижной и расторопной, чем её темноволосая подруга, успевавшая улизнуть до того, как директриса, онемев от изумления, разглядывала застрявший в окне толстый зад неповоротливой Куммершпик.
– Бежит кошка, знает, чьё мясо съела! – торжествовала директриса, барабаня тапочкой по увязнувшей части визжащей преступницы. Директриса весьма неодобрительно относились к любым нарушениям, неповиновению и прочей ерунде. Успокаивалась Лидия лишь тогда, когда от обуви в её толстых неуклюжих пальцах оставалась только истрёпанная подошва. В этот момент могучим движением руки она выдёргивала Нежину из окна, как гнилой гвоздь, и подошва стучала уже по лицу девочки. Но надо отдать должное: в совершенстве овладев искусством зуботычин, перед проверками директриса могучим усилием воли сдерживала свой буйный нрав, чтобы ни лицо, ни тело воспитанников не страдало. Чего нельзя сказать об их желудках: ведь голодных детей гораздо легче уговорить вести себя подобающе, а лёгкий блеск в глазах и синева под ними красноречивее слов убеждают спонсоров увеличить финансирование.