Дом с привидением
Шрифт:
Сжав в руке клубничный йогурт, она отошла от холодильника с мерзким чувством неудовлетворенности и поплелась на улицу. Там тоже стояло полуденное затишье: даже птицы не пели, даже ветер не шуршал листвой. На какое-то мгновение Сашке показалось, что, пока она почивала, мир поразила страшная эпидемия, унесшая жизни всех на свете, и только она осталась на этой опустошенной земле. Она даже успела взгрустнуть. Поэтому, натолкнувшись у куста жасмина на Вована, она обрадовалась ему как Робинзон Пятнице. Тот явно куда-то спешил и, коротко поприветствовав ее, вознамерился было пронестись мимо, но она схватила его за руку:
— Что происходит?
— В смысле? —
— Да перестань, пожалуйста! — она раздраженно вырвала у него из рук трубку. — Где все?
— Я что, нанят в дворецкие? — нагло возмутился он. — Почем я знаю?
— Но должен же ты хоть что-нибудь знать? — разочарованно протянула она, тут же сдавшись. — Где Лида?
— Лидок? Она с этим, с новым почитателем, — беспечно отозвался Вован. — С майором Ляповым в беседке у пруда. Изволят обсуждать тенденции развития современной литературы.
— Значит, тебя оттуда поперли? — съехидничала Сашка.
И напрасно, Вован тут же надулся, заявив:
— Почему поперли? Я сам ушел. У меня дела. И вообще, отдай мобилу!
Он попытался отобрать у нее телефон, но она закинула руку за спину и, склонив голову набок, продолжила допрос:
— А Виктория где?
— Объясняется с капитаном Синичкиным. Умора, а не допрос. Смотрит он на твою тетушку преданными коровьими глазами, только что языком не облизывает.
— Моветон, Вован! — Сашка скривилась. — Что за сравнения!
— Что вижу, то пою, — отвечал он.
— А чем вы завтракали?
— А почему ты думаешь, что во мне бродит недовольство бытием… — он явно настроился на поэтический лад, но вдруг снова соскочил на обывательскую прозу. — Я со вчерашнего вечера не жрал ничего.
— Ты такой грубый! — она вернула ему телефон. — С тобой просто невозможно разговаривать.
— А в вашем доме жить стало невозможно, — огрызнулся он и юркнул в дверь кухни. Видимо, рассчитывал поживиться чем-нибудь.
«Напрасно», — усмехнулась Сашка и побрела дальше.
— Есть мнение критики, что я слишком открыто описываю некоторые интимные моменты… — послышалось из беседки.
«Только не это!» — Сашка резко развернулась и пошла по аллее в другую сторону, заметно прибавив шагу.
Она хорошо знала, что Лидке всегда недостаточно одного слушателя, ей нужно собрать толпу, чтобы с упоением вещать о своем творчестве, или о недостойном поведении некоторых критиков, или о ничтожестве прочих авторов, включая классиков XIX века как русских, так и зарубежных.
«Влип, бедный, — подумала она о майоре. — Теперь она его до самого вечера не отпустит».
И тут она почему-то опять подумала о Рябом. Вернее, не «почему-то», а потому, что его отсутствие уже бросалось в глаза. Никогда раньше он не позволял (или ему не позволяли) отходить от нее более чем на пять минут.
«Что ему, отпуск дали?»
Два раза в год Рябой действительно покидал ее на две недели, но тогда к ней приставляли довольно противного Кирилла — одного из телохранителей отца.
Однажды она заикнулась о хотя бы относительной свободе, на что Рябой, по своему обыкновению, вяло заметил:
— Помнишь прогулку по парку десять лет назад?
Сашка отлично помнила эту прогулку. Был май. За ней в школу заехал какой-то дядька, представившийся ее новым телохранителем. В те годы отец только начал формировать собственный штат охранников, до этого он был ему ни к чему, он лишь иногда пользовался услугами охранного агентства «Легион». Так
«Наверное, он до сих пор дуется, что я сбежала, — подумала она о телохранителе, — видеть меня не желает».
Вообще-то она сознавала, что обидела Рябого. Он скорее всего за те четыре злополучных часа успел всю Москву на машине облететь, да и вообще, страшно переживал.
«Интересно, с того самого дня мы с Викторией даже не говорили об этом. Ну… хотя она, конечно, пыталась узнать, что делала я, зато ни словом не обмолвилась, что делали они. А ведь по всем разумным доводам, Рябой должен бы был прибить ее на месте за пособничество. Разумеется, если она не забыла ему сообщить о своем участии в побеге. Нет, этого и не нужно было делать: он — профессионал, скорее всего, сам догадался».
Сашка дошла до парадной лестницы дома и вновь подивилась тишине, царящей как внутри него, так и снаружи. Потом вспомнила, что и отцу никто из участников злополучной поездки в Москву не доложил о ее четырехчасовом исчезновении. Может, они сговорились молчать? Тогда почему ее не предупредили, чтобы не проболталась? Она ведь могла. Не отцу, так Виоле или еще кому-нибудь. Просто так, не по подлости душевной, а от переполнявших на тот момент чувств.
«Где, интересно, Павел? — понятно, почему она тут же подумала о своем странном знакомом. — Его-то почему нигде не видно?»
Удивительно, что она подумала о нем только спустя час, после того как проснулась. Действительно, странно, если учесть, что вчера она заснула с мыслями о нем.
Вечером она спросила отца, кто такой Павел. На что тот только улыбнулся и поцеловал ее в лоб.
— Но ты же не ответил! — возмутилась она, потому что отец не отвечал на ее вопросы лишь в том случае, если ответы она все равно понять не в состоянии. Случалось такое крайне редко, а точнее, всего дважды. Первый раз, когда она спросила его насчет матери: «В чем мы виноваты? Почему она погибла? Почему она покинула нас?» А второй раз, когда Сашка заинтересовалась, откуда у отца так много денег. Это было четыре года назад, в тот момент, когда он впервые привез ее на строительство дома, в котором они все теперь обитают. Она так и спросила: «Папа, откуда ты берешь деньги?» Тогда он тоже грустно как-то улыбнулся, покачал головой и произнес: «Потом как-нибудь, когда ты научишься извлекать интегралы…» Поскольку она даже представить себе не могла, что такое интеграл и откуда его следует извлекать, то и не стала больше спрашивать. А вчера произошло примерно то же самое, в смысле с его ответом.