Дом с видом на Корфу
Шрифт:
Молодой человек с длинными темными волосами, прижатыми к шее поднятым воротником, поправил на плече сумку, задрав рукав плаща почти до локтя, и толкнул дверь паба с вывеской, на которой смеялась белая маска.
Пробившись к бару, он подождал, пока парнишка с серьгой в ухе сунет кружки во все военно-морские руки, которые требовательно тянулись к нему поверх плотного ряда голов, и кивнул: «Да, пинту!»
Из голой шоколадной стены высовывались и глядели на пьющую публику две вырезанные из дерева головы.
«Фамильные портреты
Девушка заглянула в знакомый зал. В кресле у камина восседал католический священник, укрыв рукавами подлокотники, и кивал тонзурой, как бы подтверждая свое участие в возбужденном коловращении бескозырок и гюйсов.Она проскользнула к свободному стулу под узорным шкафчиком, запертым на чугунный ключ, который торчал в скважине, маслянистый и пыльный. Последний дневной свет тускло проникал сквозь мелкую расстекловку эркера.
– А вы знаете, почему старое стекло выглядит неровным?
– А почему вы заговорили со мной по-русски?
– А у вас журнал «Огонек» в сумочке. – на-смешливый голос звучал так убедительно, что она невольно глянула на рюкзак, где чего только не было: запасной свитер, шоколадка, билеты – но уж точно не «Огонек»…
Она фыркнула, поймав себя на этом движении. Молодой человек смотрел на нее, склонившись над кружкой, и в сумеречном свете белки темных глаз блестели ярко и выпукло, словно у негра.
– Ну так и что ж там такое со стеклом?
– Стекло – это вообще-то застывшая жидкость. —
Он наклонил полупустую кружку, как бы демонстрируя свойства упомянутого вещества. – И с веками она под собственной тяжестью стекает, образуя неровности и подтеки.
Длинные волосы, распавшиеся на прямой пробор, опускались с каждым движением головы, закрывая лоб и сужая и без того узкое смуглое лицо.
Что-то в его небрежных движениях, в самих складках одежды было милым и узнаваемым, как свое. Впрочем, он понравился ей сразу.
Она провела ладонью по теплой, отполированной миллионом прикосновений столешнице.
– Как англичане ухитряются находить грань между тем, чтоб оставить все как есть, точнее, как было, и порядком? Вот копоть от свечей на потолке. Как часто ее надо смывать? Раз в сто лет? Убери ее – будет чисто, а атмосфера исчезнет. Как вы думаете, вот все эти горки, шкафчики, стулья – они, что ли, здесь остались с времен Порохового заговора?
– Да что вы, от прежней обстановки ничего не сохранилось! – Он откинулся на стуле, и волосы упали назад, как бы выдвигая вперед ясное лицо. – Вся мебель стилизована, но так и стилизовали ее сотню лет назад. ничего не разрушают, по необходимости достраивают, по ходу дела ремонтируют, чтобы совсем не отвалилось. Меня, кстати, зовут Григорий.
– А Гришей нельзя?
– Как хотите.
Моряков прибывало, словно вносило и прибивало к стойке бара прибоем, и снова выливало на улицу, как вышедшую из берегов реку. Они грудились между столиками, бурными ручейками заполняя все проходы и лесенки. Парень с боцманской цепочкой на груди боком протиснулся мимо их столика, держа в каждом кулаке по две кружки. У камина он запнулся, подался вперед, но – бывалый моряк – удержал равновесие и двинулся дальше, не пролив ни капли и только качнув пышной четырехглавой пеной. Чугунная подставка, в которой пылились кочерга, лопатки и какие-то еще таинственные приспособления для камина, пошатнулась и полетела на бок. Моряк обернулся, отсалютовал кружками и весело крикнул:
– О’Брайан хулиганит! Это же его любимый паб! Держи, ребята, крепче карманы!
Григорий поднял рассыпавшиеся предметы:
– Вас не задело?
– Все в порядке.
– А вы поняли, что он крикнул про какого-то О’Брайана?
– Это не какой-то О’Брайан, а знаменитый йоркширский призрак. Про него рассказывают, что он плавал под черным флагом и однажды бежал с общей добычей, унося в рундуке целую кучу золотых.
– И что, поймали?
– Поймали и повесили.
– Что это у них за манера такая: чуть что – сразу вешать, – скривился Григорий, нагнулся вдруг и, выхватив из каминной подставки чугунную пику, сделал ею выпад, как шпагой.
– Вы фехтуете?
– Увлекался когда-то, – нехотя ответил молодой человек, бросил пику к камину и замолчал, сложив руки на груди.
Мария немедленно представила его со шпагой, в плаще и высокой шляпе с красным фазаньим пером: «А ведь красивый парень!» – мелькнула мысль, и она с удовольствием неожиданным осознала, что впервые думает на английском: handsomeguy…
Газовый рожок, который освещал овальное зеркало, зашипел, огонек, отраженный в сеточке трещин, заметался, вспыхнул ярким красным пламенем и погас.
– Что? – спросил Григорий.
Мария вытащила из оболганного рюкзака сложенный вдвое буклет и прочитала:
– Город Йорк гордится своими привидениями.
– Отдельная позиция в местном бюджете? – усмехнулся Григорий, массируя запястье.
– Замки, частные дома, гостиницы и, уж конечно, пабы считают делом чести иметь свой призрак. – Она продолжала читать, пропустив реплику. – В «Золотой овце» его даже не убирают на день, он там сутками сидит за стойкой с кружкой пива. В «Чашке пунша» первый хозяин появляется каждую полночь, чтобы проверить, потушены ли камины. Вот, смотрите, объявление: новое меню, бильярд, привидение гарантировано.
– Смешно.
– Страшно.
– Я где-то читал, что в средневековых замках, в тесных каменных мешках, каким-то образом появляется ультразвук. Этот ультразвук вызывает в психике человека ужас, а страхи каждый наполняет собственными видениями. Впрочем, чего все боятся одинаково? Смерти. Вот всем и мерещатся мертвецы с веревкой на шее. А что вы делаете в Йорке?
– Совмещаю книжные ассоциации с реальностью. А вообще изучаю язык. А вы?
– А я фотографирую трубы.
– Трубы?