Дом там, где твое сердце
Шрифт:
– Что ты сделаешь, если я сейчас прикажу тебе убираться?
Стоя по-прежнему на коленях, Элиза подняла лицо вверх.
– Повелитель счастлив?
– Твой повелитель, по правде говоря, в ярости, – пробормотал Марис.
– Мой долг – сделать господина счастливым, – лишённым всякой интонации голосом повторила Элиза.
Похоже, он несколько перестарался с силой внушения, если сейчас жена не подчиняется прямым приказам. Что делать ему? Разбудить её или просто отправить восвояси, отказавшись от роскошных возможностей, которые предоставляет ему её состояние? Глупо как. Ведь он по-прежнему чувствует себя неудовлетворённым.
– Ложись на постель, птичка, – распорядился Омар Лалие. – А я позабочусь о том, чтобы сделать обоих – и тебя, и меня – счастливыми…
Утром следующего дня Элизабетта Лалие проснулась с такой головной болью, равной которой не испытывала за всю свою жизнь. И эта ужасная боль не ограничивалась только колокольным звоном внутри её многострадального черепа, нет, она протягивала свои коварные лапки во все части тела. Ныли мышцы бёдер, рук, горло было таким сухим и воспалённым, будто по нему долго водили крупноячеистой тёркой. Волосы в полном беспорядке – и это всё становится понятным, если учесть, что Элиза проснулась в кресле. Было похоже, что она провела в нём, скрючившись, всю ночь. Вот чёрт, неужели накануне она приползла в спальню настолько уставшей, что рухнула в кресло и уснула, не раздеваясь? Элиза оглядела себя и внесла поправки – не сняв всю одежду. На ней осталась ещё короткая кружевная сорочка на бретельках, тоже вся перекрученная и измятая после ночи, проведённой в кресле. Странно, а где же была Белль? В обязанности личной горничной как раз и входит со всем комфортом укладывать хозяйку в постель. Насколько Элиза помнила, она поднялась в спальню не поздно, около девяти часов. Вместо остальной части вечера в её памяти зияла огромная дыра.
Элиза рассеянно почесала зудящее место на бедре. Кожа там покраснела и была испачкана чем-то белым. Молодая женщина сняла ногтём присохшую корочку, встала и подошла к зеркалу. С удивлением обнаружила, что этим же веществом перепачкано её лицо и волосы. Это было похоже на…
– Bon matin, madame! – радостно проговорила Белль. – Сегодня вы чувствуете себя лучше?
Элиза обернулась.
– Сегодня я чувствую себя так, – морщась от боли в висках, объявила она, – словно меня похоронили заживо, и я три дня пролежала в могиле, но совершенно не выспалась.
– О! – огорчилась служанка. – Чем я могу вам помочь?
– А у тебя есть опыт эвтаназии? – мрачно поинтересовалась мадам Лалие, отворачиваясь от зеркала.
Белль неуверенно хихикнула.
– То есть не убивала ли я кого-нибудь из милосердия? До сих пор, насколько я помню, нет.
– У тебя есть отличная возможность потренироваться. Но шутки в сторону, Белль: я действительно плохо себя чувствую. Такое ощущение, будто я молотила овёс всю ночь, огромное-преогромное поле. И я совершенно не выспалась. Кстати, Белль, ты не знаешь, почему я спала в кресле?
– О, мадам, – горничная начала внимательно разглядывать ковёр, – я не знаю, сможете ли вы простить меня. Я действительно очень виновата. Не могу объяснить, как я посмела…
– Эй, Белль, завязывай с бесполезными сожалениями. Мне они совсем ни к чему. Просто скажи, что случилось.
– Мадам Алис, – Белль Эжен с тревогой посмотрела в лицо госпожи, – это опять происходит с вами, да?
– Что происходит? – немного рассеянно уточнила Элиза.
– Вы забываете, что случается накануне.
– Ты хочешь сказать, что у меня старческое слабоумие? – с лёгким опозданием возмутилась хозяйка.
– Нет, мадам, конечно, нет!.. но вы забываете. Два дня назад вы меня спрашивали, о чём с вами разговаривал мсье Омар, а сейчас не помните, что вчера вам было плохо…
– Мне вчера было плохо? Ладно, не говори, это всё равно детские игры по сравнению с тем, что я чувствую сейчас.
– Вчера вы говорили странные вещи, мадам. И страшные. Я была так расстроена, что убежала и плакала… и не смогла вернуться сюда.
– Какие вещи?
– Вы говорили, что слышите голоса. Как Орлеанская Дева.
– Это ещё кто?
– Жанна д'Арк, наша национальная…
– Эй, это имя я уже слышала! Но если мой обожаемый супруг не врал, эту даму уже довольно давно спалили на костре – в том числе и за голоса.
– Это правда, мадам, – Белль Эжен со скорбным видом поджала губы.
Элиза выглядела встревоженной:
– Но я не хочу, чтобы меня испекли, словно цыплёнка в печи! И честно говоря, никаких голосов я не помню. А что они мне говорили? – живо заинтересовалась она.
Судя по мрачному выражению лица, горничная заранее смирилась со всеми фанабериями хозяйки.
– Не голоса, а, кажется, голос. Один. Он вас звал.
– Куда? – Элиза неожиданно развеселилась. – И что, я отправилась за этим зовом?
Белль беззвучно произнесла какое-то короткое слово, едва ли отличающееся благочестием.
– Не знаю. Это была ваша галлюцинация, мадам, не моя.
– Не знаешь – и чёрт с ней, – Элиза широко зевнула. – Всё это было интересно. И невероятно глупо. Только спать я хочу ничуть не меньше, чем до всей этой катавасии. Поэтому сейчас я приму душ и лягу в постель.
– Что мне передать мсье Омару, мадам?
– А с каких это пор ты отчитываешься перед ним, Белль? Разве тебе не всё равно, что будет с этим мерзавцем и тираном? Я всё ещё не могу поверить – четыре месяца в полной изоляции, под домашним арестом из-за его прихоти! Так что большой привет мсье Омару, моя дорогая! – чётко, по-военному, развернувшись на месте, Элиза ушла в ванную, и вскоре оттуда послышался шум льющейся воды.
Тяжело вздыхая, Белль принялась перестилать постель для своей хозяйки.
Элиза забралась под одеяло, заново ощутив весь комфорт своей кровати, прохладу простыней, пышность подушек. Вот только уснуть она не смогла. Во всяком случае, когда она снова открыла глаза, то была уверена, что проспала совсем недолго – десять-пятнадцать минут.
На краю кровати, создавая вмятину, куда тело Лиз пыталось скатиться, сидел её муж. Или почти муж – Лиз испытала мстительную радость при мысли, что самой главной из привилегий супруга ему от неё теперь не добиться никогда.