Дом там, где твое сердце
Шрифт:
Кроме того, у Алис Лалие начались проблемы со здоровьем. Головная боль, с которой она проснулась полтора месяца назад, была только началом, первым вестником близящихся испытаний. С тех пор мигрень стала верным спутником Алис, мадам начала легко раздражаться по любому поводу… и злоупотреблять алкоголем. За первый бокал она бралась в одиннадцать часов утра, переходя к вечеру от легкого красного вина на коньяк. Раз или два Белль находила у её кровати початую бутылку, но, верная статусу личной горничной, никому об этом не докладывала, только потихоньку возвращала бутылки в бар. Белль знала, что мадам просила семейного доктора, Пьера Ранжера, выписать ей снотворное, но доктор обратился за подтверждением к мужу пациентки, а тот отказал наотрез. Неделю назад Алис Лалие одолела жестокая тошнота, её рвало, буквально выворачивая наизнанку, утром, днём и вечером, на голодный желудок и после еды. За считанные дни молодая женщина исхудала, словно египетский раб; к концу недели у неё не осталось сил даже подниматься с постели. Положение осложнялось тем, что Омар Лалие десять дней назад уехал в Руан по каким-то делам, и даже его секретарь был не в курсе, стоит ли его ожидать в ближайшее время. Белль Эжен пришлось принимать решение самостоятельно.
И она сделала это.
– Никаких больше сомнений и колебаний, мадам. Мы должны были так поступить, – сидя возле кровати в самой дорогой палате самого дорогого частного госпиталя в Париже, Белль Эжен держала в ладонях почти прозрачную руку своей молодой хозяйки.
– Когда будут готовы результаты анализов? – голос Элизы Лалие был таким же слабым, как и её рука. В последние дни она сделала для себя открытие, что силы меньше всего тратятся, если лежать на спине с закрытыми глазами и не шевелиться, и с тех пор не изменяла этой позе.
Белль с сочувствием смотрела на тающую каждый час, словно свеча, госпожу.
– Доктор Ранжер обещал, что зайдёт сразу, как только…
– И доктор Ранжер не нарушает своих обещаний! – профессионально оптимистическим голосом подхватил стоявший в дверях врач ускользающую нить беседы.
– Ну-с, моя дорогая мадам, – обойдя кровать, Пьер Ранжер взял руку молодой женщины, лежавшей на ней, и померил пульс, следя за временем по дорогому брегету. Это был хороший врач, с обширной практикой, признанный авторитет в медицине; но не в меньшей степени на выбор его лечащим врачом Алис Лалие повлияло то, что Пьер Ранжер уже был не молод и не красив ни лицом, ни телом – доктор сильно хромал после аварии, в которой погибла восемь лет назад его жена. Впрочем, все эти достоинства – или недостатки – не мешали Белль Эжен краснеть при встречах с эскулапом. Если бы Элиза чувствовала себя лучше, её, несомненно, заинтересовало бы наблюдение, что Пьер Ранжер в эти минуты начинает слегка заикаться от волнения.
Но сейчас врач предусмотрительно встал подальше от искушающей его Белль Эжен и направил всё своё внимание на великосветскую пациентку. В голосе его звучала отшлифованная годами бодрость:
– Как мы с коллегами с радостью убедились, мадам Лалие, вы не умираете ни от одной экзотической, не известной науке болезни…
– Да? – с лёгким разочарованием переспросила женщина на кровати. – Хотите сказать, что я симулирую?
– Нет, мадам, нет, ни в коем случае! – врач вскинулся в благородном негодовании. – Нет сомнений, что вы плохо себя чувствуете. Но, благодаря уровню современной медицины, практически все женщины выживают после этой болезни.
– А мужчины? – с неожиданным интересом Алис Лалие открыла глаза и даже приподнялась на подушках. – Я к тому, что, может быть, мне удастся заразить моего мужа.
Доктор Ранжер явно пребывал в смятении.
– Ну… э-э… насколько я знаю, мужчины этим вообще не болеют.
– Жаль, – искренне огорчилась красивая блондинка.
Пьер Ранжер улыбнулся возникшей ассоциации.
– Они… м-м, как это назвать… мужчины являются переносчиками инфекции.
– Конечно, вот она, справедливость. Переносят инфекцию, но сами не болеют. У меня есть шансы вылечиться, доктор Ранжер?
– Конечно, мадам. Еще пара недель – и вы думать забудете о своих неприятных ощущениях, а месяцев через восемь наступит окончательное выздоровление.
Белль Эжен тихо ахнула, впиваясь взглядом в лицо врача. Тот кивком подтвердил её догадку.
– Очень странно, – с подозрением рассуждала Элиза, – что вы можете с такой уверенностью предсказывать сроки…
– Мадам, – Белль осторожно тронула её за плечо, – у вас будет ребёнок.
– Ребё… – у Элизы перехватило дыхание, и она вытаращила глаза.
– Совершенно верно, мадам Лалие. Я не специалист в гинекологии и акушерском деле, но токсикоз – то есть ваша тошнота – довольно часто сопровождает течение беременности в первые месяцы, но зато после…
Белль Эжен оказалась единственным слушателем импровизированной лекции, и не очень внимательным. Несмотря на все чувства, испытываемые к доктору Ранжеру, Белль прежде всего была озабочена лежащей в глубоком обмороке мадам.
Алис Лалие сидела в кресле, мертвой хваткой вцепившись в стакан с водой. Зубы её стучали о край стакана. На лице молодой женщины застыло выражение человека, застрявшего в сюрреалистическом кошмаре и не видящего способа выбраться из него.
Остальные участники сцены, доктор Ранжер и Белль, словно сговорившись, смотрели только на неё, не отводя глаз ни на секунду, не давая Лиз осмыслить странное положение вещей.
– Мне… э-э… кажется, что ваша реакция… э-э… была несколько излишне эмоциональной, дорогая мадам…
– Ещё бы не эмоциональной, – с сарказмом, но при этом странно отстранённым голосом отозвалась блондинка. – Всё-таки не каждый день уподобляешься святой Деве.
– М-м? – врач в растерянности посмотрел на Белль, но та только пожала плечами в знак того, что не знает, о чём идёт речь. Ранжеру пришлось вновь обратиться к первоисточнику.
– Боюсь, я не совсем… э-э… понимаю, дорогая мадам… Разве у вас нет супруга?
Алис Лалие с отвращением посмотрела на него.
– Супруг у меня есть. У нас нет супружеских отношений, без которых, как я понимаю, забеременеть не так-то легко.
– Один случай на всю историю человечества, – подтвердил доктор. – Могу я спросить, когда…
– Последний раз – полгода назад. Но ведь этот ответ вас не устроит?
Ранжер покачал головой.
– Беременность трёх-, от силы четырёхнедельной давности. Шесть месяцев никак не вписываются в этот срок. А-а… вы уверены, что не было других вариантов?
– У меня нет и не было любовников. Омар такого бы не позволил. То, что он не пользуется мною сам, ещё не значит…
– Мадемуазель Эжен, почему вы так странно смотрите на мадам Лалие?
У горничной действительно был такой вид, словно все её жизненные ценности подвергаются серьёзному сомнению. Замолчав, Элиза тоже с тревогой уставилась на свою наперсницу.
– Что, Белль?
– Не понимаю, – горничная отвечала ей таким же оторопелым взглядом, – почему вы отрицаете.
– Что отрицаю? О чём ты говоришь?