Дом яростных крыльев

Вильденштейн Оливия

Я снова проигрываю его слова у себя в голове. Интересно, это правда, или он сочинил эту слезливую историю?

— Магнабеллум это война между Шаббе и Люсом.

«Нет. Это была война между воронами и фейри. Жители Шаббе были нашими союзниками».

— Но в книгах по истории написано совсем не это.

«Потому что книги по истории пишутся победителями, Фэллон», — его хриплый голос вибрирует у меня в голове. «Заявление Косты разгневало людей, которые до этого были верны воронам. Твой отец предложил избавиться от

вероломного фейри, но я отказался, потому что у Косты была поддержка Неббы и Глэйса. И я боялся, что они прибудут к нашим берегам, чтобы поддержать бунт, который он начал».

Он замолкает, но это не спокойная, а напряженная тишина.

«Если бы я послушался Кахола, когда тот сказал мне, что Коста узнал о нашем проклятии и о том, как на нас влияет обсидиан, Люс всё ещё был бы нашим».

— Как он узнал о вашем проклятии?

«От Мириам, своей любовницы из Шаббе. Ту, которую он потом принёс в жертву, чтобы создать магическую защиту вокруг этого королевства».

У великого короля фейри, который ненавидел Шаббе, был роман с их жительницей?

Вот так, одним взмахом своего когтя, Морргот уничтожил всё, что я знала о зарождении Люса.

Птичье королевство… Какое безумие.

Когда слухи о моём разрастающемся птичнике достигнут Марко или моего деда… я содрогаюсь, представив, как Юстус взбирается по другому склону горы, чтобы встретить меня стальным лезвием своего меча, украшенного драгоценными камнями.

— Мой дед меня убьёт, — размышляю я вслух.

«Мёртвые едва ли способны на убийство».

Кровь отливает от верхней половины моего тела.

— Мой дед… он… ты… ты убил его?

Так вот куда летал Морргот посреди ночи! Я не могу понять, испытываю ли я облегчение или ужас.

«Пока нет, но будь уверена, Фэллон, что с каждым, кто желает тебе зла, я разберусь соответствующим образом».

Я моргаю, уставившись на ворона, который машет своими тёмными крыльями с лёгкостью бабочки, насытившейся нектаром. Я уже достаточно хорошо изучила Морргота, чтобы понять, что его спокойствие — всего лишь иллюзия, и что под «разберусь» он имеет в виду «убью».

— Я, наверное, должна быть благодарна тебе за то, что ты служишь моим мечом и щитом, но я бы предпочла, чтобы ты не совершал импульсивных убийств, тем более из-за меня. Потому что, когда мы расстанемся, эти смерти отразятся на мне.

Данте никогда не простит предательницу, и он слишком благоразумный, чтобы прощать убийцу.

— Одно дело, когда на моих руках только перья, Морргот, другое дело — кровь.

Ворон перестает махать крыльями, но остаётся в воздухе и начинает парить, как те облака, что окружают горы. Повисшая тишина кажется ещё напряжённее недавнего шума.

«Жара должна скоро стать удушающей, а ручей, который я тебе обещал, всё ещё далеко. Нам надо идти».

— И ты даже не устроишь мне экскурсию по городу?

«Чтобы ты потом убежала к своему драгоценному принцу со всеми нашими секретами? Нет уж. К тому же, у тебя нет крыльев».

— У

меня есть две рабочие ноги.

Почти рабочие.

«Единственный способ попасть в мой город — это по воздуху».

Он уже начал удаляться, гонимый ветерком, который принёс с собой запах тропиков — теплого песка, мокрых листьев и сладких фруктов.

— Тогда как туда попадали твои почитатели?

Я осматриваю потолок в поисках люка, после чего слежу за его тёмными очертаниями на фоне золотого, голубого и ярко-зелёного цветов.

Я думала, что виды на востоке самые захватывающие, но виды на западе поверх облаков… это не похоже ни на один пейзаж, который я когда-либо видела. Изумрудные листья здесь гораздо большего размера. На фоне полукруглых песчаных холмиков, таких бледных, что они напоминают рассыпанный сахар, виднеются аквамариновые хлопья, а яркие оттенки — пурпурный, мандариново-оранжевый и солнечно-желтый — борются за то, чтобы затмить друг друга.

Тареспагия блестит в ярком солнечном свете и колышется в чуть тёплом воздухе.

Бархатная морда толкает меня в плечо, выдернув меня из моих мыслей. Я глажу нос Ропота, и конь льнёт к моей руке.

Я вздыхаю.

— Это прекрасно, не так ли?

Конь раздувает ноздри. Я решаю, что он согласен со мной.

«Со дня на день, Фэллон».

— Я рада, что ты не такой же угрюмый, как он. Не думаю, что я смогла бы справиться с двумя ворчливыми компаньонами.

Проведя рукой от его морды к холке, я вставляю ногу в стремя и приподнимаюсь. Все мои кости трещат, точно корпус лодки в бушующем море, и с моих губ срывается глубокий стон.

Я рада, что мы направляемся в сторону ручья, но чего бы я только не отдала за то, чтобы поспать на перине.

— Эй, Морргот, ты вроде говорил, что солнце уже печёт.

Ропот припускает рысью, отчего у меня начинают звенеть нижние конечности.

— Не могли бы мы остановиться где-нибудь в тени и вздремнуть? А ещё лучше в каком-нибудь трактире, где сдают комнаты.

«Мы отдохнём».

— В трактире?

Я мысленно прошу его ответить мне «да», но заставить Морргота сказать или сделать что-либо — это всё равно, что заставить эльфа вернуть украденный медяк.

Но поскольку я отчаянный оптимист, я решаю, что его молчание означает — «очень вероятно». И затем, пока моё тело качается из стороны в сторону, точно густой тропический лес, я начинаю мечтать о таверне, и готова поклясться, что уже чувствую запах кипящего масла, на котором жарятся яйца, и вкус сладких булочек, которые подрумяниваются в печи где-то неподалеку.

Пожалуйста, пусть это будет не плод моего изголодавшегося воображения.

Несмотря на то, что запах выпечки и яиц сохраняется, я понимаю, что всё это только в моём воображении. Мы проезжаем сквозь пышные рощи, окутанные туманом, и не встречаем ни души в течение многих километров. В отличие от восточных земель, завеса облаков не смягчает жару, из-за которой я чувствую себя так, словно мои рот и нос зажаты влажной тряпкой.