Дома костей

Ллойд-Джонс Эмили

Рин направилась к нему еще до того, как осознала, что задумала. Выбросив вперед руку, она уперлась Эйнону в грудь, не давая ему сойти с места. Гнев, порожденный беспомощностью, был страшнее всего – он пробуждал в ней желание рычать, метаться, обрушить топор на то, что можно расколоть. Истина заключалась в том, что минувшей ночью она чуть было не потеряла то немногое, что осталось от ее семьи, и не знала, сумеет ли защитить близких в следующий раз. Слишком уж много их было, домов костей, и их не брали ни боль, ни усталость.

В этом положении жители деревни очутились

по вине Эйнона. И ей не терпелось дать ему почувствовать то же, что чувствовала она сама – гложущий страх и жгучую ярость.

– Я же говорила вам, – заявила она, даже не пытаясь понизить голос. – Я говорила вам не соваться к железной изгороди.

– Не трогай меня! – рявкнул он. Искры гнева вспыхнули в его глазах, морщины обозначились отчетливее.

– Это ваших рук дело! – Она указала на труп, который как раз несла вместе с Морвенной.

– Моих? – Его рот скривился в уродливом оскале. – Моих рук? Разве это я каждый день болтался по лесу? Разве я приманил их сюда?

– Но я не… – Рин умолкла.

Павшие короли. А ведь она и правда ходила в лес прошлым вечером. Заигрывала с опасностью, заглядывая с краю в Аннун, как делала всегда. Но никогда прежде ужасная магия не являлась к ней домой. Так что это не может быть ее виной. Даже те трое бродяг, которых Рин видела на самой опушке леса за последние две недели, не были вооружены – просто одинокие, всеми забытые трупы, непогребенные и лишенные последних почестей. С каждым была связана маленькая трагедия. А явившиеся в деревню ночью дома костей были в доспехах и с мечами. Они нагрянули, чтобы уничтожить Колбрен – вероятно, потому что железную изгородь к тому моменту наполовину разобрали.

А может, изменилось что-то еще, чего Рин не знала.

Эйнон оттолкнул ее руку брезгливо, будто отгоняя назойливую муху.

– Мне известно, что пришло к тебе, – резким тоном заявил он. – Об этом уже все говорят.

Она с трудом сглотнула.

– Твоя мать мертва, – продолжал Эйнон. – Твой дядя мертв. Твой отец пропал, и у меня есть все необходимое, чтобы уничтожить твою семью. Кладбище мое. Дом мой. – Он понизил голос, так что теперь его слышала только она. – Будешь знать, как это дорого – угрожать мне.

Он повернулся и направился прочь. Слуга, следующий за ним, окинул Рин взглядом презрительно сощуренных глаз и поспешил за хозяином.

Мурашки пробежали по голым рукам Рин. Рукава она засучила еще рано утром, когда только начинала таскать трупы. Густая мгла упала со свинцово-серого неба, и Рин почувствовала, как сырость оседает у нее на волосах, на руках, скапливается во рту. Холод пробирал до костей, примораживал ее к месту. Ей давно следовало уйти, но она не могла пошевелиться.

– Идем же. – Морвенна слегка подтолкнула ее. – Что толку тревожиться, когда, может, завтра от деревни ничего не останется.

Слова попали в точку: пожалуй, Морвенна права. Если сегодня Колбрен снова подвергнется нападению, то может и не выдержать. Деревня невелика, ее защитники – отставные солдаты да молодые помощники земледельцев.

И если вчерашний ад повторится…

Рин

опомнилась и увидела, что стоит у костра, обдающего жаром ее голые руки. Она засмотрелась, как пламя пожирает кости и остатки плоти.

Значит, Колбрену конец.

Как и ее семье.

Как и ее дому – единственному месту, где она чувствовала себя защищенной.

Если только…

Рин вдруг представился узелок с яблоками на обросшем мхом упавшем дереве. Вспомнились укромные уголки в тени леса и моменты, когда она точно знала, что за ней наблюдают, но почему-то ей было совсем не страшно.

Она задумалась об отце, вспомнила, как он ерошил ей волосы и целовал в макушку. Как дал сломанную ложку любви, которую она с тех пор носила в кармане.

Остановить мертвеца не под силу ни одному воину.

Но возможно, сумеет могильщица.

Мертвые

Все началось с охоты.

В крепости Каэр-Аберхен хватало запасов провизии, однако поступки ее хозяина отличались непредсказуемостью. Он был молод, изнурительный кашель отнял у него отца и мать. Бремя нового положения тяготило князя, и когда встреч и документов становилось слишком много, он объявлял, что выезжает на верховую прогулку.

Охотиться ему следовало в пределах кантрева, но в тот раз князь заехал гораздо дальше. Ему нравилось, как ветер дует в лицо, нравились запахи деревьев и гор, и он опомниться не успел, как его конь уже припустил вперед, лавируя среди деревьев.

Они приблизились к границам Аннуна.

Князь, конечно, слышал всевозможные предания об этих горах. Он помнил, как в детстве они пугали его, как он прятался под одеялом, чтобы его не унесли пука, прокравшиеся в комнату. Ожившие теперь страхи придали ему безрассудства, желания доказать самому себе, что он отважен и ничего не боится. И он пришпорил коня, углубляясь в лес.

Там он не нашел ни дичи, ни чудовищ. Он смеялся, убедившись, что предания над ним больше не властны. До тех пор, пока за его спиной не хрустнула ветка и князь не увидел, как из подлеска выходит тварь. Поначалу сердце князя заколотилось от страха, а потом он разглядел, что тварь ему лишь почудилась.

На самом деле к нему из кустов вышел мальчишка, похожий на призрака. Молчаливый, с запавшими щеками, лет трех или четырех от роду. Князь спешился и направился к ребенку, спрашивая, где его родители, но тот не смог ответить. Поэтому князь подхватил мальчишку на руки, посадил его на коня перед собой и повернул к Каэр-Аберхену. С каждым шагом, который делал конь, мальчишка вскрикивал от боли и хватался за левое плечо. Князь осмотрел его в поисках раны, но нашел лишь давний шрам.