Дома костей
Шрифт:
Несколько минут они просидели в молчании, в котором чувствовалось нечто дружеское. Отсутствие опасности кружило голову, как глоток крепкого эля, конечности Эллиса отяжелели, мысли туманились от усталости.
– Твой дядя мертв. – Слова вырвались у него сами собой, он даже не понял поначалу, о чем говорит.
Керидвен кивнула, ее ответ прозвучал сухо:
– Так ты заметил?
– Мне очень жаль.
Тело было укрыто. Эллис достал из шкафа холщовую простыню и набросил ее на мертвеца.
– А мне нет. – Керидвен смотрела
Она высказалась с честностью, какую порождает лишь потрясение, заставляя открывать правду, о которой в других случаях умалчивают. Эллис кивнул, надеясь выразить таким образом сочувствие.
Керидвен добавила:
– Моя коза тоже умерла. Я нашла ее тело во дворе.
– Я видел ее всего один раз, – ответил он. – Но по-моему, козой она была замечательной.
Керидвен кивнула. У нее был далекий взгляд человека, за краткое время пережившего слишком много потерь.
– Да, была.
– Как ее звали?
Девчушка со сдавленным смешком покачала головой.
– Мы… мы не стали давать ей имя. – Еще один смешок. – Дядя говорил, что когда-нибудь мы все равно съедим ее, и, если у нее будет имя, сделать это окажется труднее. Так что мы звали ее просто козой. А теперь имени у нее уже никогда не будет.
Наверное, в любой другой день Эллис счел бы странным, что можно оплакивать козу. Но после того, как он всю ночь отбивался от восставших мертвецов, в этой скорби он не видел ничего из ряда вон выходящего.
– Сочувствую, – совершенно искренне произнес он.
Керидвен снова кивнула, потом поднялась и спросила:
– Есть хочешь?
Он пожал плечами, слишком усталый, чтобы ощущать голод.
– Я приготовлю завтрак, – пообещала Керидвен и решительно добавила: – И ты мне поможешь.
Эллис с трудом начал вставать.
– Сначала – сражение с домами костей, а теперь овсянка?
– Да.
Колбрен пропах смертью и гарью.
Слишком многое требовалось починить – двери, сломанные засовы, не говоря уже о том, что несколько убитых кур и коза тоже требовали хлопот. Одного взгляда на дом Рин хватило, чтобы испытать желание спрятаться в своей комнате и уснуть. Но спать было некогда.
Сначала предстояло заняться дядей.
Она надеялась, что никто не увидит ее.
Надежда была тщетной. Колбрен невелик, а если она и знала что-то о небольших деревушках, то лишь одно: во многом они живы за счет зорких глаз и сплетен.
Несколько деревенских увидели, как она везет тачку через всю деревню.
– Дом костей или кто-то из наших? – спросила пожилая женщина с собранными на макушке волосами и узловатыми пальцами. На ее лице отражалась неподдельная тревога.
– Дом костей, – поспешила ответить Рин и покатила тачку дальше. Однако женщина подошла к ней и откинула
Бегло взглянув на иссушенную плоть и знакомую плешь на макушке, женщина вздрогнула, простыня выскользнула у нее из рук. Рин закрыла глаза и покачнулась на месте. «Надо было оставить голову дома», – запоздало подумала она. И эта мысль вызвала у нее такой ужас и отвращение, что она чуть не рассмеялась.
– Сочувствую, – произнесла женщина, на лице которой отразилась боль. – Мы так надеялись… надеялись, что он вернется.
Скорбящим всегда говорят избитые фразы, давным-давно утратившие смысл.
– Спасибо, – отозвалась Рин. Ответ, по сути, верный, но вложить чувства в него ей не удалось. Она знала, как быстро разнесутся вести о дяде.
Дядя мертв, а его долги еще предстоит выплачивать.
Пока она поднимала дядю, чтобы бросить в горнило, у нее по телу пробежали мурашки. Он был влажный и тяжелый, слишком неподвижный, и пах лесной землей. Ей уже много лет не случалось испытывать тревогу, находясь рядом с трупом, но на этот раз так и хотелось броситься прочь. Она заставила себя смотреть, как пламя пожирает его, как вспыхивает одежда, выбрасывая снопы искр.
У нее в душе вновь разверзлась пустота. Вдумываться в свой отклик на недавние события она не решалась, боясь того, что могла найти, копаясь в себе.
Домов костей оказалось слишком много, в кузнице не успевали сжигать их. Рин помогала жителям деревни грузить их на телеги и тачки, вывозить из деревни в ту сторону, куда дул ветер, и складывать в кучу. Трава и почва вокруг были сырыми, огонь долго не хотел разгораться, но несколько мужчин упорно раздували его. Наконец пламя занялось, к небу начал подниматься дым.
Работа была тяжелой: трупов, в основном домов костей, набралось слишком много, а сильных и умелых рук явно было недостаточно. Те, кто считал дома костей просто выдумкой, оцепенело стояли среди разрушенной деревни и растерянно переглядывались – по крайней мере, пока Инид не прикрикнула на них. Но никто и не думал судачить или жаловаться – ни на работу, ни на вонь.
Ни единого трупа – ни дома костей, ни деревенского жителя – нельзя было оставить в деревне, ведь с наступлением ночи он снова восстал бы. Скорбящие предавались горю тихо. С давней традицией приносить еду тем, кто понес утрату, пришлось повременить ради защиты деревни.
Рин заметила, как Морвенна отдирает старые доски от брошенного дома, чтобы починить двери кузницы. Таких же взглядов придерживались все деревенские, им была свойственна не только преданность дому, но и упорство. Колбрен сам пожирал оставшиеся без хозяев дома прежде, чем они рушились от старости.
Эйнон вышел за двери своего дома лишь в полдень. Рин не могла припомнить, когда в последний раз видела его таким неухоженным, с покрасневшими глазами и нечесаными волосами. За поясом у Эйнона был заткнут кухонный нож.