Дома костей
Шрифт:
И половину деревянной ложки любви. Рин сунула руку в карман, нащупала знакомые гладкие завитки.
Попрощаться она не смогла. Это было бы слишком тягостно, и она блуждала по дому, как тень, пока наконец не направилась к входной двери.
Но прежде чем она достигла ее, из кладовки показался Гарет. За ухом у него был заткнут гвоздь, в левой руке он держал молоток и выглядел измученным и грязным, но не менее бдительным и смышленым, чем обычно.
Он охватил взглядом ее всю: дорожный плащ на плечах, мешок у ног, топор, пристегнутый к поясу.
–
Вот что отличает родных братьев и сестер – язык, состоящий из воспоминаний и взглядов. Понятные только им шутки и насмешки. В них тесно переплетены любовь и неприязнь, и несмотря на все различия между ними, Рин знала, что Гарет будет защищать ее ценой собственной жизни.
Но с ней ему нельзя.
В детстве он тоже любил рассказы про аванка и пука, о сделках и магии, о мертвых, которые никогда не умирают окончательно. Но если Рин рисковала заходить в лес, Гарет оставался на опушке. Он держался поближе к матери, учился вести книги расходов и обращаться с деньгами. Предания он любил, но только как увлекательные истории. Ему никогда не хотелось соприкоснуться с ними.
Рин не ответила на его вопрос – за нее все сказало молчание.
– Нет… – через силу выговорил Гарет. – Мешок слишком тяжел для одной ночи… – Он выронил молоток и закрыл глаза ладонью. – Павшие короли, Рин! Я же помню, как в нашем детстве ты одна уходила в лес. Ты всегда была бесстрашной. И никогда не забуду, какой это был ужас. – Он потер глаза. – Ты ведь все равно пойдешь, да? Что бы я ни говорил?
Она еле заметно пожала плечами. Он знал ее настолько хорошо, что принял этот жест за да.
– Тогда возвращайся, – сказал Гарет. Такое напряжение в его голосе она слышала лишь однажды, после маминой смерти. «Где она?» – тогда спросил брат. Горе он скрывал за приличиями и делами, которыми неизбежно окружена смерть. Пытался забыться в цифрах и страницах, но в тот момент голос выдал его. «Где она?»
Точно так же он будет звучать, если Рин не вернется.
Рин вернется. Так или иначе. С бьющимся сердцем или нет, но вернется. В этом она ничуть не сомневалась.
Гарет шагнул к ней и крепко сжал в объятиях. От него пахло пылью, книгами и домом, и она всего на миг позволила себе продлить эти ощущения.
– Защищай деревню, – велела она. – Позаботься о том, чтобы мне было куда вернуться. А если Эйнон попытается упечь тебя в работный дом, вышиби ему мозги.
Она почувствовала, как хриплый смешок дрожью прошел сквозь его тело.
– О, вот уж это никакого труда не составит.
– Морвенна поможет избавиться от трупа, – коротко улыбнувшись, добавила Рин.
Она выскользнула из объятий брата, в последний раз натянуто улыбнулась ему и наклонилась за мешком.
– Скажи Кери, пусть прибережет для меня немного рябинового варенья.
Рин вышла за дверь.
Эллис ждал, присев на корточки в нескольких шагах от порога и пристроив на колене арбалет. Услышав ее шаги, он поднялся с легкой улыбкой.
– Готова?
– Почти.
Рин направилась к изгороди. Мертвая, но ожившая коза лежала на земле, рассеянно пожевывая длинную травинку. Рин встала рядом с ней на колени и отвязала веревку. Эллис за ее спиной издал неопределенный возглас, но она сделала вид, будто не слышала.
Коза не пыталась напасть на них. Может, дело было в ее непоколебимой преданности, может, в других свойствах характера, но опасности она не представляла. В любом случае не следовало оставлять ее привязанной на ночь, когда могли вернуться дома костей. У козы должна быть хотя бы возможность сбежать.
Коза встала и ткнулась в ладонь Рин, выпрашивая лакомства. Рин потрепала ее по голове.
– Вот теперь, – сказала она Эллису, – я готова.
Глава 15
Рин вела Эллиса по лесу – под изогнутыми дугой ветвями берез и рябин, по мху и папоротникам, – следуя только озаренным луной ориентирам и подсказкам памяти. Раньше отправляясь в лес, она старалась держаться ближе к опушкам, но теперь углублялась в самую чащу, дальше, чем заходила на протяжении долгих лет.
Факелы они не взяли из опасения привлечь дома костей. Рин боялась, что их все равно выдаст шелест шагов, тяжелое дыхание, хруст веток под ногами. Бесшумно двигалась только мертвая коза и, сколько раз Рин ни бросала взгляд через плечо, та упорно следовала за ними.
Значит, козы умеют после смерти быть такими же верными, как и при жизни. Рин не хватало духу поднять на нее топор. Животное казалось совершенно безобидным.
Измождение, понемногу завладевающее телом, Рин даже радовало: усталая истома бывает пьянящей, как хмельной напиток. И потом, в таком состоянии страху не за что зацепиться. В подлеске шуршала невидимая живность, ветер шелестел листьями, неподалеку протекала речушка, оставаясь незримой, но постоянно напоминая о себе журчанием воды. Несколько раз Эллис останавливался, чтобы сделать ножом зарубку на дереве, отмечая их путь. Рин стало интересно, пытается ли он представить этот путь себе мысленно, составляет ли карту в воображении, прежде чем перенести ее чернилами на пергамент.
До рассвета оставалось еще несколько часов, когда они увидели дом костей.
Ушей Рин коснулся лязг металла по кости, и она выбросила руку вбок, останавливая Эллиса. Затем стремительно прижала его к дереву, спиной к стволу, чтобы в случае нападения хотя бы с одной стороны они были защищены.
Шум движения заставил ее напрячься каждым мускулом. Волной нахлынули воспоминания о недавнем нашествии: кровь Хивела, забрызгавшая тропинку, испуганные крики, грохот закованных в броню кулаков по хлипким дверям.