Дома костей
Шрифт:
Мертвец был один. Он передвигался шаткой походкой, по-старчески волоча ноги. Доспехи на нем были устаревшего образца, в узловатых пальцах он сжимал увесистую палицу.
Рин взялась было за топор, но Эллис придержал ее руку.
– Если есть и другие, – прошептал он, овевая горячим дыханием ее ухо. – Если их слишком много… – Он не договорил, но она и так поняла.
В лесных дебрях прятаться негде. Здесь нет ни дома, который можно укрепить и оборонять, ни укрытий, где можно отсидеться. И если поблизости есть еще дома костей, если их слишком много, они расправятся с Рин и Эллисом
Но если ничего не предпринимать, твари нападут на других людей.
Воспоминания завладели ею: полусгнивший дядин труп тянется к Кери, оскалив зубастую пасть.
Глубины леса уже не могли сдерживать в себе нежить.
По телу Рин прошла дрожь, она напрягла мышцы, отгоняя воспоминания.
Коза ткнулась в нее мордой, и Рин покрепче взяла ее за рог, чтобы та не топотала и не шуршала в кустах. Все трое – девушка, юноша и мертвая коза – несколько томительных минут ждали, затаив дыхание. Только когда Рин убедилась, что шаги стихли вдалеке, а лес вновь стал неподвижным и молчаливым, они осмелились тронуться с места.
К тому времени, как рассвет бросил на небо золотисто-розовый отблеск, они уже были в глубине леса – дальше, чем когда-либо осмеливалась заходить Рин. У нее ныли ноги, но она упрямо шла вперед. Утром лес был прекрасен, на листьях сверкала роса, чистый воздух освежал и бодрил. Он благоухал можжевельником, острым и пряным запахом гор и…
Дымом.
Сообразив это, Рин замерла.
Дым означал присутствие людей, и Рин не знала, пугает это ее или радует. Жить здесь вроде бы никто не должен. Такого соблазна, как медные руды, явно не хватило бы, чтобы деревенские решились рисковать жизнью. По крайней мере, пока есть другая работа. Интересно, изменится ли что-нибудь, если еще несколько лет подряд лето выдастся неурожайным, а зима суровой? Может, когда от людей останутся кожа да кости, как у нежити, они охотно пойдут даже в лес, лишь бы заработать хоть несколько монет.
За спиной хрустнула ветка, и Рин вздрогнула. Эллис виновато покачал головой.
– Это я, – пробормотал он. – Извини.
Вот это ей нравилось в нем: он никогда не отпирался и не пытался свалить вину на кого-нибудь другого. Просто извинялся. Она и не подозревала, как редко до встречи с Эллисом слышала извинения.
– Надо идти медленнее, – сказала она. – Чувствуешь дым? По-моему, впереди люди.
От недосыпа его лицо осунулось, резче обозначились скулы, усилился блеск глаз.
– Люди… – повторил он, словно пробуя слово на вкус. – Люди в лесу. – Он приложил ладонь к стволу дерева, приник к нему. – Что же это за люди, если живут возле самого Аннуна?
Что-то в этом вопросе насторожило ее. Он был похож на умирающего от голода человека, который сидит за столом и нерешительно спрашивает, можно ли ему взять себе кусочек. Голод чувствовался в каждом слове.
Начать расспросы ей следовало гораздо раньше. Когда они сидели в теплом зале «Рыжей кобылы», в окружении людей и стен, когда она держала в руках чашку с чаем и знала, что опасность ей не грозит. Может, тогда ей было бы не так страшно услышать ответы.
– Мне кажется, самое время объяснить, зачем тебе понадобилось сюда, – негромко
Эллис посмотрел ей в глаза. Уголок его губ растянулся в насмешливой улыбке, но казалось, что насмехается он только над собой.
– Я хочу составить карту гор. Эти места – мечта для картографа, если, конечно, он способен в них выжить. – Он вздохнул, вокруг них распространилось облачко пара. – Но я здесь не только ради гор. – Он закрыл глаза, собираясь с духом. – Я был совсем ребенком, когда князь Каэр-Аберхена нашел меня в этом лесу, но не в самой чаще. И взял к себе. У меня не было ничего, кроме одежды. – Он опять иронически усмехнулся. – Ты когда-нибудь бывала в других деревнях по соседству с Аннуном? Знаешь, чем тамошним жителям служит лес?
Рин покачала головой.
– Местом свалки, – горько сказал Эллис. – Не то что здесь. В Колбрене, похоже, почти не от чего избавляться. Но в землях к югу отсюда ты сразу заметила бы: деревенские отправляют в лес то, что им не нужно. Бесполезную скотину, заразных больных и даже нежеланных детей. – Его улыбка стала такой натянутой, что больше походила на гримасу.
Нежеланных детей.
– Ты ищешь родителей, – догадалась она.
– Хоть какие-то следы, – отрывисто бросил он. – Понимаю, это маловероятно. Я уже искал в нескольких городках и деревнях на краю леса. Искал повсюду, где только мог, но не в самом лесу и не в горах. И хотел бы попытаться.
Отправиться в горы искать прошлое… неразумно, глупо, но она его поняла. Есть то, от чего не избавляют и не лечат ни время, ни расстояние.
– И конечно, – добавил Эллис, словно спохватившись, – если мне удастся составить карту Аннуна, я буду нарасхват как картограф.
– А как же, – согласилась она.
– Но если в горах есть люди… – продолжил он. – Ну, не знаю. Может, я просто забрел слишком далеко, и меня потеряли случайно. Возможно, мои родные до сих пор живут где-то здесь… – Его голос угас, словно даже высказать вслух это желание он считал проявлением слабости.
Рин удержалась от поправки: «Или уже не живут».
Смерть – частое явление в дебрях. Смерть от голода, от холода, от болезни, от клыков диких зверей. Возможно, родители Эллиса уже давно гниют в земле или, мертвые, все еще ходят по ней. Но Рин не сказала об этом, потому что далеко не все можно говорить. Особенно человеку, истерзанному болью и надеждой. Любое неосторожное слово способно добить.
Для большинства людей смерть – худшее, что только можно себе представить.
За долгие годы рытья могил Рин разучилась бояться смерти. Смерть – это тишина и неподвижность. Свежая почва и полевые цветы. Монеты у нее в кошельке и яма в земле.
Нет, неопределенность хуже всего. Когда исчез отец, каким облегчением ей казалась возможность увидеть его труп, вместо того чтобы бесконечно задаваться вопросами. Ее близкие оказались лишены даже маленьких ритуалов, сопровождающих смерть: савана из белого полотна, свежих цветов на могиле, горки, сложенной из камней.
Она нащупала в кармане деревянную ложку любви, провела пальцем по неровному краю, где она была сломана.