Домби и сын
Шрифт:
Невозможно описать, какою жадностью наполнились глаза старухи, когда дочь ползла за пазуху за полученнымъ подаркомъ.
— Все?
— Ничего больше. И это подано изъ состраданья.
— Изъ состраданья — эхва? — завизжала старуха, впиваясь въ серебряную монету, которая, къ ея отчаянію, все еще была въ рукахъ ея дочери. — Нутка, посчитаемъ. Шесть да шесть — двнадцать, да еще шесть восемнадцать. Такъ! Теперь распорядимся на славу. Сейчасъ побгу за хлбомъ и водкой.
И съ проворствомъ, необыкновеннымъ въ дряхлой старух, она напялила дрожащими руками дырявую
— Какая же намъ потха отъ этой женитьбы? Ты еще не сказала, матушка.
— Да ужъ будетъ потха, — отвчала мать, про должая возиться около лохмотьевъ, — потха отъ гордости, отъ ненависти, и ужъ никакъ не отъ любви, — потха отъ ссоры этихъ гордецовъ и отъ опасности… отъ опасности, Алиса.
— Отъ какой же?
— Увидишь, a покамстъ помалчивай. Я знаю, что знаю. Не худо бы имъ оглядться и держать ухо востро. A ужъ моя двка найдетъ себ мстечко, — ухъ! — какое мстечко!
И улучивъ минуту, когда дочь, занятая размышленіемъ, разжала руку, гд хранилась серебряная монета, старуха мгновенно ее выхватила и скороговоркой продолжала:
— Побгу, моя касатка, побгу за хлбомъ и за водкой. Славно поужинаемъ.
Говоря это, она перебрасывала деньги съ руки на руку. Алиса взяла назадъ свою монету и прижала ее къ губамъ.
— Что ты, Алиса? цлуешь монету? Это похоже на меня. Я часто цлую деньги. Он къ намъ милостивы во всемъ, да только жаль, что не кучами приходятъ.
— Не припомню, матушка, чтобы я прежде когда это длала. Теперь цлую эту монету изъ воспоминанія объ особ, которая подарила мн ее.
— Вотъ что! Ну, пожалуй, и я ее поцлую, a надо ее истратить. Я мигомъ ворочусь.
— Ты, кажется, сказала, матушка, что знаешь очень много, — проговорила дочь, провожая ее глазами къ дверямъ. — Видно безъ меня ты поумнла!
— Да, моя красотка, — отвчала старуха, обернувшись назадъ. — Я знаю гораздо больше, чмъ ты думаешь. Я знаю больше, чмъ онъ думаетъ. Я изучила его насквозь.
Дочь недоврчиво улыбнулась.
— Я даже знаю всю подноготную объ его брат, Алиса, — продолжала старуха, вытягивая шею и длая отвратительныя гримасы. — Этотъ братецъ, видишь ты, могъ бы за покражу денегъ отправиться туда, гд и ты проживала. Онъ живетъ съ сестрой, вонъ тамъ, за Лондономъ, подл Сверной дороги.
— Гд?
— За Лондономъ, подл Сверной дороги. Я теб покажу, если хочешь. Домишко дрянной, ты увидишь. Да нтъ, нтъ, не теперь, — завизжала старуха, увидвъ, что дочь вскочила съ мста, — не теперь. Вдь это далеко отсюда, около мили, a пожалуй, что и больше. Завтра поутру, если захочешь, пожалуй, я тебя поведу. Пора за ужиномъ…
— Стой! — закричала дочь, ухватившись за старуху, которая уже собиралась юркнуть изъ комнаты. — Сестра хороша какъ демонъ, и y ней каштановые волосы?
Озадаченная старуха утвердительно кивнула головой.
— Я вижу тнь его самого на ея рож! Красный домишко на пустыр стоитъ на юру? Небольшой зеленый подъздъ?
Старуха опять кивнула головой.
— Сегодня я была тамъ! Отдай монету назадъ!
— Алиса! касатушка!
— Отдай, говорю
Вырвавъ моиету изъ рукъ старухи, испускавшей жалобный вой, Алиса одлась на скорую руку въ капотъ и сломя голову бросилась изъ избы.
Прихрамывая и припрыгивая, мать побжала за дочерью изо всхъ силъ, оглашая воздухъ безполезными жалобами. Непреклонная въ своемъ намреніи и равнодушная ко всему остальному, дочь, не обращая ни малйшаго вниманія на бурю съ проливнымъ дождемъ, продолжала бжать впередъ по направленію къ дому, въ которомъ отдыхала. Черезъ четверть часа ходьбы, старуха, выбившись изъ силъ, настигла свою дочь, и он об молча пошли рядомъ. Старуха не смла больше жаловаться.
Въ часъ, или около полночи, мать и дочь оставили за собой правильныя улицы и вошли на пустырь, гд стоялъ уединенный домикъ. Втеръ не стсняемый городскими зданіями, завывалъ теперь на приволь и продувалъ ихъ со всхъ сторонъ. Все вокрутъ нихъ было мрачно, дико, пусто.
— Вотъ удобнйшее для меня мсто! — сказала дочь, пріостанавливаясь на минуту и оглядываясь назадъ. — Я и давеча такъ думала, когда была здсь.
— Не отдавай назадъ монету, Алиса, сдлай милость! Какъ намъ обойтись безъ нея? Вдь намъ нечего ужинать? Деньги — всегда деньги, кто бы ихъ ни далъ. Ругай ее сколько душ угодно, только монету пожалуйста не отдавай.
— Постой-ка, кажется, этотъ домъ ихъ? Такъ, что-ли?
Старуха утвердительно кивнула головой. Сдлавъ нсколько шаговъ, он подошли къ дверямъ. Въ комнат, гд сидла Алиса, свтился огонекъ. Он стукнули, и черезъ минуту явился Джонъ Каркеръ со свчею въ рук.
Озадаченный страннымъ визитомъ въ такой поздній часъ, Джонъ Каркеръ, обращаясь къ Алис, спросилъ, что ей нужно.
— Видть вашу сестру — скороговоркой отвчала Алиса, — женщину, которая сегодня дала мн денегъ.
Услышавъ громкій голосъ, Герріэтъ вышла изъ дверей.
— А! ты здсь голубушка! Узнаешь ты меня?
— Да, — отвчала изумленная Герріэ;тъ.
Лицо, которое такъ недавно смотрло на нее съ любовью и благодарностью, пылало теперь непримиримою ненавистью и злобой; рука, обвивавшаяся вокрутъ ея стана съ кроткою нжностью, держала теперь сжатый кулакъ, и бшеная фурія, казалось, готова была задушить свою жертву. Герріэтъ, по невольному инстинкту самосохраненія, ближе придвинулась къ брату.
— Чего ты хочешь? Что я теб сдлала?
— Что ты мн сдлала? Ты пригрла меня y камина, напоила меня, накормила и на дорогу дала мн денегъ. Ты облагодтельствовала меня и… я плюю на твое имя!
Подражая своей дочери, старуха тоже сжала руку въ кулакъ и погрозилась на брата и сестру; но вслдъ за тмъ она дернула за подолъ Алису и шепнула, чтобы та не отдавала монету.
— Если моя слеза капнула на твою руку, пусть она отсохнетъ! Если я прошептала ласковое слово, пустъ оглохнетъ твое ухо! Если я коснулась твоихъ губъ, пусть это прикосновеніе будетъ для тебя отравой! Проклятіе на домъ, гд я отдыхала! Стыдъ и позоръ на твою голову! Проклятіе на все, что тебя окружаетъ!
Выговоривъ послднія слова, она бросила монету на полъ и пришлепнула ее ногою.