Домби и сын
Шрифт:
Герріэтъ Каркеръ облокотилась на плечо мужчины, еще молодого, но посдвшаго и съ грустной физіономіей, исковерканной продолжительными страданіями. Это ея несчастный братъ, котораго она, и одна только она, ведетъ съ безпримрнымъ самоотверженіемъ по безплодной дорог жизни, раздляя его позоръ и вс лишенія, сопряженныя съ его ужасною судьбою.
— Еще рано, Джонъ, — сказала Герріэтъ, — зачмъ ты идешь такъ рано?
— Не раньше и не позже какъ всегда, милая Герріэтъ. Будь y меня лишнихъ нсколько минутъ, я бы желалъ пройти мимо дома, гд простился съ нимъ въ послдній разъ.
— Какъ жаль, что я не знала и не
— Это къ лучшему, другъ мой, если вспомнить его участь.
— Но я не могла бы теперь больше плакать, если бы и знала его лично. Твоя печаль вмст и моя печаль. Но если бы я знала его такъ же, какъи ты, мое общество, конечно, было бы теперь отрадне для тебя.
— Есть ли на свт радости или печали, которыхъ ты не раздляешь со мной, милая сестра?
— Надюсь, ты увренъ, что нтъ.
— Какъ же думать посл этого, что твое общество, въ томъ или другомъ случа, будетъ для меня отраднй, нежели оно есть и будетъ всегда? Я чувствую, Гарріэтъ, ты знала моего друга и одобряла вс мои отношенія къ нему.
Герріэтъ тихонько отняла руку, покоющуюся на плеч брата, и, посл нкотораго колебанія, отвчала:
— Не совсмъ, Джонъ, не совсмъ.
— Ты думаешь, я не сдлалъ бы ему никакого вреда, если бы позволилъ себ сбдизиться съ нимъ тсне?
— Да, я такъ думаю.
— Умышленно, конечно, видитъ Богъ, я бы не повредилъ; но во всякомъ случа недолжно было компрометировать его репутацію подобнымъ знакомствомъ. Согласишься ли ты, моя милая, или не согласишься…
— Не соглашусь, не соглашусь.
— Но мн даже теперь отрадно думать, что я всегда отстранялъ отъ себя пылкаго юношу.
Затмъ Джонъ Каркеръ, оставляя меланхолическій тонъ, улыбнулся сестр и сказалъ:
— Прощай, Герріэтъ!
— Прощай, милый Джонъ! Вечеромъ, въ извстный часъ и въ извстномъ мст, я, по обыкновенію, выйду къ теб навстрчу, когда ты будешь возвращаться домой. Прощай.
И она подставила ему свое лицо для поцлуя. Въ этомъ лиц былъ его домъ, его жизнь, его вселенная, и между тмъ въ немъ же заключалась часть его наказанія и печали. Въ легкомъ, едва замтномъ облак, которое его покрывало, равно какъ въ постоянств и въ томъ, что она принесла ему въ жертву свои радости, наслажденія, надежды, всю будущность, онъ видлъ горькіе, но всегда сплые и свжіе плоды своего стараго преступленія.
Герріэтъ стояла y дверей и, сложивъ руки на груди, смотрла, какъ ея братъ пробирается по неровной полос зелени передъ ихъ домомъ, гд еще такъ недавно былъ прекрасный зеленый лугъ, a теперь разстилался безобразный пустырь, загроможденный мусоромъ, кирпичами и досками, изъ-за которыхъ начинали проглядывать низкія хижины, разбросанныя неискусною рукою. Два-три раза Джонъ Каркеръ оглядывался назадъ и встрчалъ на лиц сестры лучезарную улыбку, падавшую живительнымъ лучомъ на его истерзанное сердце. Когда, наконецъ, онъ повернулъ за уголъ и скрылся изъ виду, долго сдерживаемыя слезы градомъ полились изъ глазъ его сестры.
Но недолго Герріэтъ Каркеръ могла предаваться своей печали. Человкъ въ нищет не иметъ права думать о своемъ несчастьи, и ежедневныя мелкія хлопоты о средствахъ къ существованію заставляютъ его забыть, что есть въ немъ умъ, жаждущій благородной дятельности, и сердце, способное проникаться высокими чувствованіями. Убравъ комнату и вычистивъ мебель, Герріэтъ съ безпокойнымъ лицомъ
Между тмъ, какъ она выходила со двора, и въ дом не оставалось живой души, къ дому подошелъ какой-то джентльменъ, уже не молодой, но здоровый и цвтущій, съ пріятной физіономіей и добродушнымъ взглядомъ. Брови его были еще черны, какъ уголь, въ густыхъ волосахъ на голов пробивалась просдь, сообщавшая честнымъ глазамъ и широкому открытому лбу самый почтенный видъ.
Онъ стукнулъ въ дверь одинъ разъ и, не получивъ отвта, услся на скамейк передъ воротами. По искусному движенію его пальцевъ, выбивавшихъ правильный тактъ на деревянной доск, можно было заключить о привычкахъ музыканта, a no необыкновенному удовольствію, которое онъ чувствовалъ отъ протяжнаго напванія аріи, очевидно, новой, и которую онъ самъ сочинялъ въ эту минуту, можно было догадываться, что это музыкантъ ученый, композиторъ.
Арія шла впередъ и впередъ, мелодія округлялась больше и больше, и композиторъ, казалось, глубже и глубже погружался въ поэтическій восторгъ, какъ вдругъ появилась Герріэтъ Каркеръ, воротившаяся съ рынка. Съ ея приближеніемъ джентльменъ всталъ и скинулъ шляпу.
— Вы опять здсь, сэръ! — сказала Герріэтъ робкимъ тономъ.
— Я принялъ смлость просить васъ удлить для меня минутъ пять вашего досуга, не боле.
Посл минутнаго колебанія Герріэтъ отворила дверь и попросила гостя войти. Джентльменъ взялъ стулъ и, усвшись противъ хозяйки, началъ разговоръ такимъ голосомъ, который вполн согласовался съ его почтенной физіономіей и невольно вызывалъ на откровенность.
— Миссъ Герріэтъ, — сказалъ онъ, — я отнюдь не могу думать, чтобы вы были горды; этого нтъ и быть не можетъ. Прошлый разъ вы старались меня уврить, что гордость — ваше врожденное свойство; но извините, я смотрлъ на ваше лицо, и оно какъ нельзя больше противорчило вашимъ словамъ. Опять я смотрю на это лицо, — здсь онъ взялъ ея руку, — и опять совершенно убждаюсь въ такомъ же противорчіи.
Герріэтъ пришла въ замшательство и не могла дать никакого отвта.
— Лицо ваше, — продолжалъ джентльменъ, — зеркало истины, благородства и великодушія. Извините, если я больше полагаюсь на это зеркало, чмъ на ваши слова.
Въ способ произнесенія этихъ словъ не было ничего, похожаго на обыкновенные комплименты. Джентльменъ говорилъ такъ ясно, такъ искренно и непринужденно, что Герріэтъ невольнымъ движеніемъ склонила голову, какъ-будто вмст благодарила его и признавала искренность его словъ.
— Разница въ нашихъ лтахъ, — продолжалъ джентльменъ, — и простая цль моего визита, къ счастью, уполномачиваютъ меня прямо и открыто высказать вамъ свою мысль. Вотъ почему вы меня видите здсь въ другой разъ.
— Одно простое выполненіе обязанности, сэръ, можетъ и должно казаться гордостью съ моей стороны, возразила Герріэтъ посл минутнаго молчанія. — Надюсь, я не лгоблю ничего другого.