Домби и сын
Шрифт:
Говоря это, м-ръ Каркеръ обрзывалъ перочиннымъ ножемъ свои ногти и улыбзлся.
— Чрезвычайно жалю о бдномъ Гэ, — продолжалъ Каркеръ, — и обо всемъ экипаж. Были тамъ молодцы, достойные лучшей участи. Что длать? всегда такъ случается. Были цлыя семейства. У бднаго Гэя ни роду, ни племени: это еще хорошо, капитанъ Куттль!
Каиитанъ держался рукою за подбородокъ и безмолвно смотрлъ на приказчика. М-ръ Каркеръ взглянулъ на конторку и взялъ новую газету.
— Вамъ что-нибудь нужно, капитанъ Куттль? — спросилъ онъ улыбаясь и выразительно взглянувъ на дверь.
— Мн бы хотлось, сэръ, успокоить свою совсть насчетъ одного пункта, который очень меня тревожитъ.
— Это что еще? — съ нетерпніемъ воскликнулъ приказчикъ, — не угодно ли вамъ объясниться скоре съ вашимъ пунктомъ; я очень занятъ, предупреждаю васъ, капитанъ
— Дло вотъ видите ли въ чемъ, сэръ, — началъ капитанъ, выступая впередъ, — незадолго до этого несчастнаго путешествія, бдный Вал…
— Безъ предисловій, капитанъ Куттль, безъ предисловій, если угодно. Какія тутъ еще несчастныя путешествія? Намъ съ вами, любезный мой капитанъ, нечего толковать о несчастныхъ путешествіяхъ. Раненько вы сегодня запустили за галстукъ, a не то бы вспомнили, что рискъ въ путешествіяхъ одинаковъ везд, на вод и на сухомъ пути. Не думаете ли вы, что молодецъ — какъ бишь его? — погибъ отъ противнаго втру, который подулъ на него въ этихъ конторахъ? Фи! Проспитесь хорошенько и выпейте стаканъ содовой воды: это лучшее лкарство противъ пункта, который васъ тревожитъ.
— Дружище… — возразилъ капитанъ тихимъ голосомъ, — вы почти были моимъ другомъ, и потому я не прошу извиненія, что это слово сорвалось съ языка; если вы находите удовольствіе въ такихъ шуткахъ, то вы далеко не такой джентльменъ, какимъ я васъ считалъ, и значитъ, я жестоко ошибся. Теперь вотъ въ чемъ дло, м-ръ Каркеръ. Незадолго до своего отправленія въ это несчастное путешествіе, бдный Вальтеръ говорилъ мн, что его посылаютъ не на добро и совсмъ не для того, чтобы онъ составилъ свою карьеру. Я полагалъ, что молодой человкъ ошибается и старался его успокоить. Но чтобы самому врне убдиться въ своемъ предположеніи, я, за отсутствіемъ вашего адмирала, пришелъ къ вамъ, м-ръ Каркеръ, предложить учтивымъ образомъ два, три вопроса. Теперь, когда все кончилось, и когда уже нтъ боле никакого спасенія, я ршился еще разъ придти къ вамъ, сэръ, и окончательно удостовриться, точно ли я не ошибся. Точно ли поступалъ я, какъ слдуетъ честному человку, когда не открылъ въ свое время опасеній Вальтера его старому дяд, и точно ли, наконецъ, по распоряженію фирмы, назначившей молодого человка въ Барбадосъ, долженъ былъ раздувать попутный втеръ его паруса? отвчайте м-ръ Каркеръ, убдительно прошу васъ, отвчайте. Вы приняли меня въ ту пору съ большимъ радушіемъ и были со мной очень любезны. Если ныншнимъ утромъ самъ я не очень былъ любезенъ по отношенію къ бдному моему другу, и если позволилъ себ сдлать какое-нибудь непріятное замчаніе, то мое имя — Эдуардъ Куттль, и я вашъ покорный слуга.
— Капитанъ Куттль, — сказалъ приказчикъ самымъ учтивымъ тономъ, — я долженъ просить васъ сдлать мн милость.
— Какую, м-ръ Каркеръ?
— Я долженъ просить васъ объ одолженіи убраться отсюда вонъ и оставить меня въ поко. Проваливайте, куда хотите съ вашей безумной болтовней.
Вс морщины на лиц капитана поблли отъ изумленія и наполнились страшнйшимъ негодованіемъ. Даже красный экваторъ посреди его лба поблднлъ, подобно радуг между собирающимися облаками.
— Я былъ слишкомъ снисходителенъ, когда вы приходили сюда первый разъ, любезный мой капитанъ Куттль, — продолжалъ Каркеръ, улыбаясь и показывая на дверь. — Вы принадлежите къ хитрой и дерзкой пород людей. Если я терплъ васъ, добрый мой капитанъ, то единственно потому, чтобы не вытолкали отсюда въ зашеекъ вашего молодца — какъ бишь его зовутъ? но это былъ первый и послдній разъ — слышите ли? — послдній. Теперь, не угодно ли вонъ отсюда, добрый мой другъ.
Капитанъ буквально приросъ къ земл и потерялъ всякую способность говорить.
— Ступайте, говорю я вамъ, — продолжалъ приказчикъ, загибая руки подъ фалды фрака и раздвинувъ ноги на половик, — ступайте добромъ и не заставляйте прибгать къ насильственнымъ мрамъ, чтобы васъ выпроводили. Если бы, добрый мой капитанъ, былъ здсь м-ръ Домби, вы бы принуждены были выбраться отсюда позорнйшимъ образомъ. Я только говорю вамъ: ступайте!
Капитанъ, положивъ свою увсистую руку на грудь, смотрлъ на Каркера, на стны, на потолокъ и опять на Каркера, какъ будто не совсмъ ясно представлялъ, куда и въ какое общество занесла его судьба.
— Вы слишкомъ глубоки, добрый мой капитанъ Куттль, но помрять васъ, я думаю, все-таки можно хоть изъ удовольствія полюбоваться, что кроется на дн вашего глубокомыслія. Я таки,
Опять капитанъ положилъ свою руку на грудь и, вздохнувъ изъ глубины души, едва могъ проговорить шепотомъ: "держись крпче!"
— Вы куете безстыдные заговоры, собираетесь на плутовскія совщанія, назначаете безсовстныя rendez-vous и принимаете въ своемъ вертеп простодушныхъ двушекъ, такъ ли капитанъ Куттль? Да посл этого надобно быть просто съ мднымъ лбомъ, чтобы осмлиться придти сюда! Ахъ вы заговорщики! прятальщики! бглецы! бездомники! Ступайте вонъ, еще разъ вамъ говорю, или васъ вытолкаютъ за шиворотъ!
— Дружище, — началъ капитанъ, задыхаясь и дрожащимъ голосомъ, — обо многомъ я хотлъ бы съ тобой переговорить, но въ эту минуту языкъ мой остается на привязи. Мой молодой другъ, Вальтеръ, потонулъ для меия только прошлою ночью, и я, какъ видишь, стою на экватор. Но ты и я еще живы, любезный мой благодтель, и авось корабли наши столкнутся когда-нибудь бортъ о бортъ.
— Не совтую теб этого желать, любезный мой другъ, — отвчалъ Каркеръ съ тою же саркастическою откровенностью, — наши встрчи для тебя не обойдутся даромъ, будь въ этомъ увренъ. Человкъ я не слишкомъ нравственный; но пока я живъ, и пока есть y меня уши и глаза, я никому въ свт не позволю издваться надъ домомъ или шутить надъ кмъ-нибудь изъ его членовъ. Помни это хорошенько, любезный другъ, и маршъ-маршъ на лво кругомъ.
Оглянувшись еще разъ вокругъ себя, капитанъ медленно вышелъ изъ дверей, оставивъ м-ра Каркера передъ каминомъ въ самомъ веселомъ и счастливомъ расположеніи духа, какъ будто душа его была столь же чиста, какъ его блестящее голландское блье.
Проходя черезъ контору, капитанъ инстинктивно взглянулъ на мсто, гд сиживалъ бдный Вальтеръ; тамъ теперь былъ другой молодой человкъ съ прекраснымъ свжимъ лицомъ, точь-въ-точь какъ y Вальтера, когда они въ маленькой гостиной откупоривали предпослднюю бутылку знаменитой старой мадеры. Сцпленіе идей, пробужденныхъ такимъ образомъ, значительно облегчило душу капитана. Мало-по-малу сильный гнвъ началъ потухать, и слезы ручьями полились изъ его глазъ.
Возвратившись къ деревянному мичману, капитанъ услся въ углу темнаго магазина, и его негодованіе, при всей напряженности, совершенно уступило мсто душевной тоск. Всякая вражда должна была умолкнуть передъ торжественнымъ лицомъ смерти, и никакіе плуты въ свт не могли устоять передъ священной памятью отшедшаго друга.
Единственная вещь, которая, независимо отъ погибели Вальтера, представлялась уму капитана съ нкоторою ясностью, была та, что вмст съ Вальтеромъ погибли для него вс связи въ этомъ мір. Онъ упрекалъ себя, и довольно сильно, за содйствіе невинному обману Вальтера, но въ то же время, вспоминая о м-р Каркер, извинялъ себя тмъ, что приведенъ былъ въ заблужденіе такимъ плутомъ, который могъ опутать самого сатану. М-ръ Домби, тоже какъ его приказчикъ, былъ, очевидно, человкомъ недосягаемымъ и недоступнымъ въ человческихъ отношеніяхъ. О встрч съ Флоренсой теперь, конечно, нельзя было и думать, и баллада о любовныхъ похожденіяхъ Пегги должна быть предана вчному забвенію. Думая о всхъ этихъ вещахъ и совершенно забывая о собственной обид, капитанъ Куттль пристально и тоскливо смотрлъ на мебель темной комнаты, какъ будто видлъ въ ней корабельные обломки, въ безпорядк разбросанные передъ его глазами.
При всемъ томъ, кипитанъ не забылъ своего послдняго земного долга въ отношеніи къ бдному Вальтеру. Подбодривъ себя и разбудивъ Роба, который въ самомъ дл чуть не уснулъ при этихъ искусственныхъ сумеркахъ, капитанъ заперъ на ключъ двери магазина и, отправившись вмст съ нимъ на толкучій рынокъ, купилъ дв пары траурнаго платья — одну, необычайно узкую, для Точильщика, другую, необычайно широкую, для собственной особы. Онъ промыслилъ также для Робина оригинальную шляпу, равно замчательную какъ по симметріи, такъ и по счастливому сочетанію въ ней матроса съ угольнымъ мастеромъ. Все это имъ продалъ одинъ честнйшій негоціантъ, который самъ не могъ надивиться, какимъ образомъ платье пришлось имъ впору, и замтилъ относительно фасона, что изящне ничего не могли выдумать вс художники города Лондона, соединенные вмст. На этомъ основаніи капитанъ и Точильщикъ тотчасъ же облеклись въ свои новые костюмы и представили глазамъ изумленныхъ наблюдателей чудную картину, достойную геніальнйшей кисти.