Домби и сын

Диккенс Чарльз

Но чтобы не прекратилось всякое сообщеніе съ вншнимъ міромъ въ случа предполагаемаго плна, капитанъ, посл тяжкихъ и продолжительныхъ размышленій, возымлъ, наконецъ, счастливую идею научить Точильщика нкоторымъ тайнымъ сигналамъ, которыми тотъ, въ годину бдствія, долженъ былъ свидтельствовать свое присутствіе и неизмнную врность своему командиру. Нсколько дней сряду Робинъ, подъ руководствомъ добраго капитана, учился приличнымъ образомъ насвистывать припвъ матросской псни: "То-то люли, то-то люли!" И когда, наконецъ, безтолковый ученикъ достигъ въ этомъ искусств удовлетворительнаго совершенства, какое только возможно для сухопутнаго человка, капитанъ старался запечатлть въ его душ слдующія таинственныя инструкціи:

— Ну, любезный, такъ слушай же теперь хорошенько! Какъ

скоро меня арестуютъ…

— Арестуютъ, капитанъ? — возразилъ Точильщикъ, вытаращивъ глаза.

— Да слушай же, говорятъ теб! Если когда я выйду со двора съ тмъ, чтобы къ ужину воротиться домой, и, паче чаянія, не ворочусь, то ты черезъ двадцать четыре часа бги на Корабельную площадь и просвисти какъ слдуетъ эту псню прямо передъ окнами моей каюты — такъ, разумется, какъ будто бы невзначай очутился въ этомъ мст, a не то, чтобы нарочно. Понимаешь?

— Понимаю, капитанъ.

— Потомъ, если я отвчу теб этимъ же припвомъ, ты сейчасъ же отваливай и приходи опять назадъ, черезъ двадцать четыре часа; a если отвчу другимъ припвомъ, ты лавируй немного поодаль взадъ и впередъ, пока не услышишь дальнйшихъ сигналовъ. Понимаешь?

— Не совсмъ капитанъ. Что такое лавировать взадъ и впередъ?

— Вотъ теб разъ! Хорошъ дтина! Глупъ ты, я вижу, любезный, какъ оселъ! — возгласилъ Куттль съ нкоторою горячностью. — Не понимаетъ, что называется, ни аза въ глаза. Ну, ты отойди отъ оконъ, да походи взадъ и впередъ по дорог или по мостовой, a потомъ подойди опять. Понимаешь теперь?

— Понимаю, капитанъ.

— Хорошо, мой милый, очень хорошо, — проговорилъ капитанъ, очевидно, раскаиваясь въ своей горячности.

Но чтобы нагляднымъ образомъ убдиться въ понятливости своего ученика, капитань по временамъ, когда вечеромъ двери магазина запирались, длалъ живыя репетиціи этой сцены. Гостиная въ такомъ случа представляла квартиру y м-съ Макъ Стингеръ, a комната съ инструментами Корабельную площадь. Удаляясь въ гостиную, Куттль, черезъ отверстіе, просверленное въ стн, наблюдалъ за всми изворотами своего союзника, распвавшаго матросскую псню, лавировавшаго по предписанной инструкціи и длавшаго таинственные сигналы. Вс эти опыты оказались чрезвычайно удачными, и капитанъ, весьма довольный смышленостью Робина, по временамъ, въ знакъ совершеннйшаго своего благоволенія, жаловалъ ему шиллинги и полушиллинги, общая впереди еще большую награду за врную службу. Принявъ, такимъ образомъ, вс возможныя мры на случай предстоящей бды, капитанъ чувствовалъ душевное спокойствіе какъ человкъ, приготовившій себя ко всмъ ударамъ рока.

При всемъ томъ Куттль не искушалъ судьбы ни малйшею оплошностью и жилъ, какъ прежде, въ совершенномъ затворничеств. На свадьбу м-ра Домби, разумется, нельзя было не хать: какъ человкъ воспитанный и какъ общій другъ семьи, капитанъ считалъ непремннымъ долгомъ засвидтельствовать м-ру Домби свое личное уваженіе и ободрить его въ эту торжественную минуту, требовавшую, конечно, присутствія всхъ силъ его духа. Со стороны м-съ Макъ Стингеръ нападенія не предвидлось, такъ какъ въ тотъ день ей надлежало слушать поученія достоуважаемаго отца Мельхиседека. На всякій случай, однако-жъ, капитанъ, отправляясь въ церковь, наглухо закрылъ окна извозчичьей кареты съ обихъ сторонъ.

Возвратившись домой въ совершенной безопасности, Куттль началъ свою обыкновенную жизнь, не встрчая открытыхъ нападеній со стороны непріятеля и подверженный только ежедневнымъ фальшивымъ тревогамъ со стороны женскихъ шляпокъ, мелькавшихъ передъ окнами магазина. Но другіе предметы начинали безпокоить капитана и тяжелымъ бременемъ ложились на его душу. О корабл Вальтера никакихъ извстій. О Соломон Гильс ни слуху, ни духу. Флоренса еще не знала, что старикъ пропалъ безъ всти, и капитанъ не ршался сообщить ей горестное извстіе. Его собственныя надежды съ каждымъ днемъ начинали увядать, и опасенія за прекраснаго юношу, котораго онъ любилъ со всею горячностью великодушнаго сердца, сдлались до того мучительными, что онъ чувствовалъ въ себ совершенную неспособность вступить въ переговоры съ миссъ Домби. Если бы получены были добрыя всти, честный капитанъ безъ сомннія, храбро вступилъ

бы въ пышный чертогъ и улучилъ бы счастливую минуту повидаться съ Флоренсой, несмотря на новую м-съ Домби, которая вообще казалась ему очень страшною и неприступною. Такимъ образомъ, мрачный горизонтъ съ каждымъ днемъ больше и больше помрачалъ ихъ общія надежды, и капитанъ почти чувствовалъ, что онъ собственною особою сдлался для нея предметомъ новаго горя. При такомъ ход вещей для него было почти столько же трудно навстить Флоренсу, какъ и м-съ Макъ Стингеръ.

Былъ темный холодный осенній вечеръ, и капитанъ приказалъ развести огонь въ маленькой гостиной, которая теперь, больше чмъ когда-либо, походила на корабельную каюту. Крупныя дождевыя капли стучали въ окна, и втеръ дулъ пронзительно вокругъ магазина. Капитанъ взобрался на кровлю спальни своего стараго друга для атмосферическихь наблюденій, и сердце его болзненно сжималось, когда онъ прислушивался къ завыванію бури. Настоящій ураганъ не могъ, конечно, имть прямого отношенія къ судьб бднаго Вальтера: если Провидніе предопредлило ему погибнуть, то, безъ сомннія, онъ погибъ уже давно. Капитанъ зналъ это, и тмъ не мене, завывающій втеръ заглушалъ его послднія надежды.

Буря между тмъ свирпствовала съ удвоенной силой, и капитанъ напрасно искалъ вокругъ себя предмета, когорый успокоилъ бы его. Окружающая перспектива не представляла ничего отраднаго. Въ грязныхъ ящикахъ подъ его ногами голуби Точильщика ворковали какимъ-то зловщимъ тономъ. Деревянный мичманъ, съ телескопомъ на глазу, едва видимый съ улицы, визжалъ и стоналъ на своей заржаввшей петл, и пронзительный втеръ, какою-то злобною шуткой, тормошилъ его безъ пощады. Холодныя дождевыя капли на синемъ камзол капитана сверкали какъ стальныя бусы, и самъ онъ едва могъ держаться въ наклонномъ положеніи свернаго втра, который каждое мгновеніе грозилъ столкнуть его съ перилъ и перебросить на каменную мостовую. Если оставалась въ этотъ вечеръ какая-нибудь живая надежда, — думалъ капитанъ, ухватившись обими руками за лощеную шляпу, — ее, конечно, надобно искать не на улиц, и на этомъ основаніи, сдлавъ отчаянный жестъ, онъ отправился за надеждой въ спокойную каюту.

Медленно и тихо спустился капитанъ въ маленькую гостиную и, усвщись въ креслахъ передъ каминомъ, искалъ надежду въ разведенномъ огн, но не находилъ, хотя огонь горлъ ярко. Онъ взялъ табакъ, раскурилъ трубку, пустилъ на воздухъ густые клубы дыму, но и въ его кольцахъ не видлось ничего, похожаго на якорь надежды. Онъ сдлалъ стаканъ грогу, но и тамъ, на дн этого кладезя, выставлялась истина съ печальнымъ лицомъ, и капитанъ не кончилъ стакана. Два, три раза онъ прошелся по магазину, отыскивая надежду между инструментами, но инструменты, длая безжалостныя вычисленія, краснорчиво и упорно говорили, что надежда погибла на дн моря.

Буря свирпла съ необыкновеннымъ неистовствомъ, и пронзительный втеръ не умолкалъ ни на минуту. Деревянный мичманъ стоялъ теперь на прилавк. Капитанъ, осушая его своими рукавами, погрузился въ грустное раздумье. Сколько лтъ, думалъ онъ, этотъ офицеръ былъ свидтелемъ тихихъ радостей и безмятежнаго спокойствія въ этомъ богоспасаемомъ пріют! Проходили мсяцы, годы, десятки годовъ, и не было здсь никакихъ или почти никакихъ перемнъ; a потомъ вдругъ въ одинъ, почти въ одинъ день, все перевернулось вверхъ дномъ, и нтъ боле слдовъ счастливой жизни! Куда двалось это общество маленькой гостиной, радушное, веселое, счастливое настоящимъ и еще боле будущимъ? въ прахъ разсялось оно, и не соберетъ его человческая сила. Куда двались слушатели торжественной оды о любовныхъ похожденіяхъ капитанской дочки? Нтъ ихъ, и бдный пвецъ, круглый сирота среди милліона людей, ни для кого въ мір не станетъ пть теперь эту балладу, и для свта погибнутъ навсегда эти высокіе мотивы, которыхъ никто и никогда не воспроизведетъ врне и эффектне Куттля. Куда сокрылось теперь ясное лицо Вальтера Гэя? — Здсь капитанъ перенесъ свои рукава отъ мичманскаго мундира на собственныя щеки. Фамильный парикъ и пуговицы дяди Соля канули въ бездну вчности; Ричардъ Виттингтонъ полетлъ къ чорту; вс планы и проекты, въ связи съ деревяннымъ мичманомъ, лежатъ въ дрейф, среди океана, безъ мачты и руля.