Доминант
Шрифт:
– Порычи мне там! – говорит она сверху.
Хватаюсь руками за трусики, начинаю сдвигать их то на одну, то на другую сторону, продолжая делать приятно губами, языком, а иногда и зубами. Марта начинает ёрзать на стуле, подставляясь желаемыми быть обласканными местами под мой, ни на миг не останавливающийся на одном «месте» рот. Это могло означать и как то, что у неё приближается оргазм, так и то, что ей просто очень приятно – за время наших встреч я не настолько хорошо изучил Марту, чтобы на такой «ранней» стадии мог без ошибки идентифицировать глубину и качество её возбуждения. Интересно, как бы могла Марта описать свои ощущение, свою реакцию на происходящее? Что б я прочитал, если б всё это описывала она? Что б я прочитал, дойдя до этого места? Может: «…у меня получилось, я так хотела это испытать – посидеть однажды или полежать, или постоять, попивая кофе или читая, ковыряясь в телефоне или занимаясь какими-либо делами по хозяйству, и чтобы в этот момент мне кто-то доставлял там удовольствие язычком. И
Зазвонил домофон.
Я отстраняюсь, чтобы Марта могла встать из-за стола. Мне тоже предстоит оказаться на ногах как можно скорее.
Марта встаёт и продолжает стоять, вопросительно глядя на меня. Я догадываюсь и бросаюсь поправлять ей трусики.
– Ещё раз прекратишь делать то, что я попросила, без приказа… - маскирует она сожаление угрозой.
– Да, Госпожа, этого больше не повториться.
– Кто? – спрашивает она, нажав кнопку домофона.
– Заказ для госпожи Марты.
– Входите, двадцать четвёртый этаж.
Как этой женщине удаётся оставаться серьёзной в такой ситуации и улыбнуться, как только я об этом подумал?
Я опускаю взгляд на трусики, замечаю на них складочку как раз на том месте, где мне больше всего хотелось бы её увидеть и поправить, коснувшись самого чувствительного места Марты пальцем, что я и делаю, воспользовавшись невозможностью, из-за времени, для Марты устроить мне «поучения». Она молча, с придыханием принимает и наблюдает мою заботу, и не выказывает никакой реакции, но я знаю, что в копилку её возбуждения, после такого моего действа, добавляется ещё один приятный «клик».
Через минуту раздаётся звонок в дверь.
– Открывай! – командует она, а в глазах и позе след от только что пережитого.
Я распахиваю первую дверь, а потом открываю замок второй и, толкнув её от себя, делаю шаг назад.
– Здравствуйте, - говорит с литовским акцентом молодой человек лет двадцати пяти (как я заранее договорился, чтобы не младше), входя в мою квартиру, и осекается.
Пока Марта, наслаждаясь производимым нами, а в особенности ею, эффектом, смотрит в лицо этому парню, я позволяю себе погасить на секунду «раболепное» состяние, чтобы запустить весь свой аналитический механизм, и в точности воспроизвести у себя внутри состояние этого парня, его мысли, ощущения. Тут же возвращаюсь в роль, уже наблюдая за Мартой. Она намерено выжидает, когда её рассмотрят вконец.
– Пройдите за мной, пожалуйста, - просит она.
Парень следует с коробкой за ней. Он явно потерял дар речи. Ведь кроме «здравствуйте» он не смог произнести больше ни одного слова, а следовало бы хотя бы сказать, что он доставил заказ и так далее, и так далее. Что ж, выговориться когда-нибудь, когда будет рассказывать кому-нибудь, к каким клиентам ему порой приходилось доставлять товар.
Марта идёт впереди него, он за ней, разглядывая её голые ноги, обутые в наисексуальнейшие сапожки, и попку, выглядывающую из-под куртки, круто ходящую из стороны в сторону при её ходьбе, трусики на которой бросались в глаза вот-вот. Я следую за ними в джинсах и с кожаным ошейником на шее.
– Поставьте, пожалуйста, коробку сюда, - указывает она на стол.
Парень исполняет и встаёт в такую же позу, в какой стою я.
– Спасибо, молодой человек, - возвысив до удивления голос, говорит Марта.
Парень сглатывает и отвечает:
– П-пожалуйста. Открыть?
– Есть, кому для меня это сделать, - и не капельки внимания в мою сторону. Какая же она красивая!
Ему не следовало задерживаться ни на мгновение, но я его понимаю, когда у него так выходит. Голос Марты возвращает всех нас в действительность:
– Всё?
– Да, п-пожалуйста, - парень бледен, устремляется к выходу.
Я провожаю его, закрываю дверь и возвращаюсь к Марте.
Она стоит с зачарованным видом перед коробкой из белого картона. Её глаза блестят. Мои тоже - из-за того, что у меня получилось доставить ей оригинальное удовольствие. За мгновение, как только в головке Марты чуть не появились мысли, которые могли бы отвлечь её от всего этого, со словами: «Ужин для Госпожи Марты», - я бросаюсь снять верхнюю часть коробки. Какие-то хитроумные загибы и скрепления задерживают открытие её секунд на семь – меня швыряет к грани раздражения. В коробке, ожидаемо, тарелка-баранчик прямоугольной формы. Основание черное, матовое, а клоше ослепительно белое и тоже матовое. Ухватываюсь пальцами за ручку крышки-колокола, выжидаю полсекунды и открываю содержимое баранчика. От увиденного у меня во рту образовываются слюни. Местами нежно-бледненький, местами красненький, местами коричневинький, присосками кверху, с беспорядочно изогнутыми щупальцами, заполняя собой всю прямоугольную тарелку, сантиметров сорок в диагонали, поджаристый, местами до корочки, осьминог. Между щупалец золотятся половинки тушёного картофеля, зеленеются листики петрушки, красуются дольки лимона, и блестят чёрные оливки, чуть сморщенные из-за тушения (единственное, к чему следовало придраться).
– Ммм, - издаёт довольное мычание Марта, и пока я суечусь за приборами, салфетками, бокалом и вином, она отбрасывает стул в сторону, облокачивается локтями на стол, отставляя свою прелестную попку, и начинает отрывать пальцами поджаристые присоски, отправляя их в рот.
– Самая вкусняшка, - пищит она, некультурно, но умопомрачительно причмокивая.
Я подхожу к ней и хочу оформить сервировку стола: извлечь уже содержимое из коробки, убрать коробку с глаз долой, положить приборы перед ней и прочее - но она грубо оттолкнула меня от этого занятия, дав только положить на стол приборы, и впившись ногтями мне в бок, пристраивает меня вплотную к себе сзади, а сама опять облокачивается на стол локтями, нависнув над блюдом, и продолжает отрывать поджаристые присоски от щупалец осьминога, кусать лимончики, и даже умудряется воткнуть в одну оливку ноготок, чтобы тут же отправить ту в рот. Она наклоняется к своей «будущей» трапезе, словно кошка, чтобы вдохнуть аромат и лизнуть лимон, и её ёрзающая от этих действий попка, в которую мне приходится упираться, потому что так меня поставила Марта, и показывающаяся из-под задирающейся куртки спинка затуманивают всю работу моего мозга. Я беру Марту за талию, на что она никак не реагирует, и начинаю гладить, и слегка массировать её, насколько позволяла проникающая способность куртки, водя четырьмя пальцами ближе к её животику, а большими пальцами по спине. Осмелев, запускаю руки ей на живот. Марта продолжает демонстрировать свою нулевую реакцию, а я вдруг испытываю беспокойство, потому что понимаю, что не рассчитал опасность такого своего поползновения, и теперь близок к опасному моменту, когда зайду слишком далеко, и мне будет невозможно остановиться без «негативных» последствий, но она выпрямляется, и я понимаю по её стойке, плотоядному взгляду и потирающей ладошки, что она «созрела» для ужина, и хочет приступить немедленно к трапезе, но именно в данный момент ожидает стул. Бросаюсь исполнить не озвученное Мартой желание, и она опускается на стул, не обращая на меня никакого внимания, но целиком поглощённая зрелищем осьминога. Марта выгибает спинку, положив предплечья на стол, растопырив пальчики, и приготовляется получить вид еды и приборов перед собой, и когда я удаляю со стола всё лишнее, а на нём остаются лишь осьминог в тарелке и приборы по бокам от блюда, Марта бесцеремонно протягивает, не отрывая взгляд от стола, руку к моему лицу и поигрывает перед ним пальчиками. Я смотрю на её руку и играющие пальчики, на них остались остатки еды. Догадываюсь, что она хочет, и облизываю по очереди каждый из её пальчиков. Марта не даёт мне долго наслаждаться процессом, бесцеремонно вытирает свою ладошку об мой живот и хватается за приборы. Остаётся налить Марте вина, которое она не очень-то жалует, но того требует ритуал. Что я и делаю, украдкой наблюдая, с каким аппетитом она набрасывается на трапезу.
– Ты мне сегодня нравишься, очень нравишься, - говорит она, когда уничтожает одну треть порции и, оказавшись не в состоянии осилить более, откладывает вилку с ножом. – И меня это бесит, - резко заканчивает она, вытерев салфеткой губки и откинувшись на спинку стула.
Пока она говорит, я стою сзади неё, как и во время всей её трапезы, готовый служить, и разглядываю её, иногда заглядывая на плотно составленные голенькие ножки.
– Я в растерянности, Госпожа.
– Это я в растерянности, что плохо уже само по себе! А ты не можешь к ней даже приближаться. Вот. И это, видимо, то, чему тебя не обучить никогда. – Она поворачивается ко мне вполоборота, положив одну руку на стол, вторую на спинку стула и скрещивает ножки. – Глаза вниз и на колени. Как ты разговариваешь с госпожой?!
– я исполняю. – Вот. Если бы ты это сделал быстрей, чем я произнесла, мне бы это понравилось, потому что осьминог был вкусный, но ты постоянно мнишь себя каким-то особенным и исключительным…рабом. – Она произносит последнее слово, понизив интонацию.
– Ты постоянно думаешь, что возвышаешься над другими, такими же как ты. И вот эта твоя спесь не даёт мне покоя. Смотри. Я сейчас скажу тебе только одну фразу, и ты сразу обнаружишь свой характер, чего у тебя быть не должно, потому что о каком характере у тебя может идти речь? Где он? Ты – комок инстинктов, а будь в тебе хоть что-то ещё, ты сейчас не находился б на полу. Тебе разве ни о чём не шепчет ошейник у тебя на шее? – и Марта с силой ударяет по нему. – Не отвечать!
– командует она и наносит ещё один удар. Возвращает руку на место, а через секунду ударяет ещё раз. – Сядь, чтобы мне было удобно тебя бить. Или ты считаешь, что заслуживаешь награды?
Я вычисляю удобную траекторию для нанесения ударов Марты, сидящей на стуле, по мне, сидящему на полу, и смещаюсь в сторону. Она смотрит на меня две секунды, а потом наносит мне по шее несколько ударов с разными временными промежутками. Что сейчас? Что ты «пережила», Марта? Что за «волну» ты поймала? Пресыщение так подействовало на тебя или именно мясо осьминога вызывает в тебе «странную» агрессию? Ведь, за игривым началом у тебя просматривается темнота, встревоженная с глубины души. Уверен, я правильно считываю это у тебя по глазам. И я озадачен, но рад, что сильней даже этого.