Дон Хуан
Шрифт:
— Черта с два. Есть же случайные процессы. Спонтанные решения. Я сам их принимал и испытывал. Ты просто пытаешься меня запутать.
— Если в твоем мозге что-то и происходит случайно, то никакого отношения к свободе это не имеет. Скорее наоборот, это отрицает свободу. Если твое решение принимается в ходе случайных процессов на квантовом уровне на мембранах твоих вялых нейронов, где тут твой свободный выбор?
— Лжешь.
— Ты
У меня-то на этот счет свои планы, но ему о них знать не следует.
— Как насчет новых вопросов? — Милостивец очевидно скучает, его дыхание вырывается из тьмы клубами черного пара и колышет увядшие керосиновые фитили. — Где находится выход, как избежать погони, к кому обратиться за помощью. Задавай, не стесняйся.
— У меня нет вопросов.
— В самом деле? — Он удивлен. Это дорогого стоит. — Хочешь поиграть по-своему? Учти, твой выбор — это никогда не твой выбор, попытки сойти с тропы редко заканчиваются как следует, а у нашего босса на тебя имеются определенные планы. Без правильных ответов тебе здесь придется несладко, будешь жевать дерьмо до самого Третьего пришествия.
— Второго.
— Нет, дружище. Второе уже давно состоялось, только из этого ничего не вышло. Я же говорил, Рай — довольно скучная штука, ваш род проявил свойственную ему игривость, предпочтя вечные страдания. И я не могу вас винить, я и сам люблю действие, кровь, погони, интригу! Ну, последнее предложение — отвечаю на любой вопрос.
Мне попался в собеседники довольно азартный демон.
— Благодарю, воздержусь. Кроме того, полагаю, мне пора идти, времени остается совсем мало. — Я делаю твердый шаг к дверям, он не препятствует мне. — И вот еще что, мистер Милостивец…
— Да?
— Проблема ведь не в том, кто жует дерьмо, а кто не жует дерьмо. Проблема в том, дерьмо это или шоколад. Если ты понимаешь, о чем я.
Он понимает. Я звеню колокольчиком на двери и покидаю часовую мастерскую.
***
Странное ощущение; я ловлю себя на мысли, что не чувствую ровным счетом ничего. А ведь казалось бы — чертов полуграмотный мексиканец только что узнал, что бродит по какому-то преддверию Ада, перерезая глотки давно мертвым ублюдкам. От такого у кого угодно между ушей мог бы образоваться мокрый липкий комок. Но не у меня: в мои жилы словно засыпали остывший пепел далеких звезд, по сравнению с которым жидкий азот казался слабой кофейной бурдой из автомата.
Я помнил то, что сказал Часовщик.
«Этому городу отчаянно нужна вода».
И еще он сказал, что выполни я эту задачу — некие силы на самом верху могут помочь вытащить меня из Отстойника. Куда — это уже другой вопрос. Главное — прочь отсюда. А мне очень нужно выбраться из этой чертовой дыры. Сейчас даже больше, чем когда-либо еще. Иметь дело с кровожадными мертвецами с Дикого Запада — это одно, но соревноваться с ними в скорострельности, и тем более удирать от погони… Нет, это мне не подходит. Спасибо, но не в мою смену.
Что он там говорил — река в десяти милях, перегороженная запрудой? Говно вопрос, ломать не строить, я это понял еще в материнской утробе.
На улице опять барахлит погода — жаркое утро сменилось прохладным полднем, солнце убралось за сплошную занавеску неожиданно плотных серых туч. Интересно, это работа Милостивца и его кодлы, или случайное явление? Да черт его знает. Для моих целей что солнечная погода, что пасмурная годятся одинаково хорошо.
Устремленный под ноги (это чтобы не черпать глазами пыль, а вовсе не из-за скромности, не подумайте) взгляд спотыкается о неожиданное движение. Почти под ногами лежит издыхающий пес: живот то надувается, то опадает какими-то редкими, неуверенными движениями, задняя лапа конвульсивно дергается, пасть раскрыта в последнем оскале. Смерть от жажды.
Вот так встреча.
Задираю глаза в небо — нет, все так же облачно, но ни малейших признаков влаги. Великая сушь.
Я обнаруживаю еще кое-что: оказывается, кабыздох выбрал улечься не где-нибудь, а прямо под занесенной пылью входной дверью единственного в городке борделя с гордым названием «Brothel in Arms». Шлюхи в объятиях, значит.
Голову вдруг словно засовывают в тиски, в мозг ввинчивается толстое и тупое сверло, перед глазами все плывет. Я не ел ни крошки вот уже двое суток. Организм на грани серьезного истощения. Мне нужно поесть и отдохнуть.
А в борделе ведь подают закуски, верно? Я пинаю сапогом давно не крашенную дверь и вхожу.
Внутри заведение обставлено совсем не так, как, мне смутно помнится, должны выглядеть публичные дома. Никакой тяжелой красной парчи с кистями, резных столиков, статуэток причудливых и неприличных форм не наблюдается. Вазы с фруктами и развратные фонтаны с шампанским тоже отсутствуют. Никаких человеческих многоножек и странных групповых игр. Большая и пустая комната, два вытертых дивана, накрытый скатертью стол, в углу низкий и довольно мягкий с виду топчан, отгороженный от остальной комнаты декоративной перегородкой.