Дон Хуан
Шрифт:
Я взвел курок и выцелил на колышущемся травяном ковре дерганую светлую фигурку. Метров тридцать уже, и дистанция быстро увеличивается. Правду говорят, что навыки стрельбы по бегущим людям появляются только при стрельбе по бегущим людям. А у меня таким навыкам взяться пока что неоткуда.
Выстрел. Мимо. Взвести курок. Выстрел. Мимо. Алика разрядила винтовку, но опять промахнулась. Чертовщина! Еще немного, и он взберется на гребень, перевалит через него и скроется из виду. Это, может, и не похоронит наши планы, но определенно
Взвести курок.
Сбоку снова грохнуло «ружье Генри», и темная на фоне неба, почти убежавшая от смерти фигура замерла, ломаясь в коленях и медленно заваливаясь назад. Готов парень. А все потому, что никогда нельзя отступать — сверхъестественные силы, как мне кажется, считают это дурным тоном. Взгляните, например, на меня: до сих пор я шел только вперед. Не всегда понимая зачем и для чего, оступаясь и оставляя за собой темно-красный след запекшейся крови, но ведь шел же. Пока это окупалось.
Я перевел взгляд на Алику и едва не закричал: она стояла на одном колене, все еще прижимая к щеке курящийся белым прозрачным дымом ствол винтовки, вот только из травы за ее спиной уже медленно поднимался ухмыляющийся темным, словно окровавленными, губами силуэт. В руке у писклявого был крепко зажат «флотский кольт» образца 1851 года, напряженное и испуганное выражение лица сменилось зловещей радостью.
Обернуться Алика не успевала, никак. Да она, возможно, и не подозревала об опасности, о своей смерти, принявшей на этот раз облик низкорослого худощавого мужчины с гнилыми зубами и редеющими волосами, слипшимися на лбу. Она ничего об этом не знала.
Тогда я просто плавно потянул спусковой крючок и выстрелил от бедра.
И промазал. Выстрел окутал меня синим вонючим дымом, и писклявый заорал, завертелся волчком и рухнул опять на землю, но было видно, что пуля попала ему в руку, рванула рукав старой рыжей куртки из бизоньей шкуры и чиркнула по плечу. Это наверняка было больно, и неожиданно и кроваво, но вряд ли смертельно или даже опасно. Но я выиграл время, и он не успел спустить курок, и Алика все еще была жива. Смерть испарилась из глаз последнего ублюдка, и теперь он был просто тем, кем был — орущим и матерящимся бандитом. А с такими парнями я отлично знал всякие приемы.
— Один — один… На излете достала, — выдохнула Алика, тяжело поднимаясь на ноги и используя винтовку как костыль. Я вдруг понял, до чего она измотана. Это я провожу свои опасные дни в непонятной беготне под открытым солнцем, выпуская юшку из всякого отребья рода человеческого. А она с этим отребьем до сегодняшнего дня имела совершенно другие отношения. Но ведь держалась как-то до сих пор — на своей неуемной гордости, наверное.
— Умница, — сказал я вполголоса и провел рукой по затянутой в плотные штанишки попе, прежде чем вообще понял, что делаю. Она коротко вздохнула и закусила губу, подарив мне долгий пьяный взгляд. Забыл сказать: когда воюешь с превосходящим противником и в результате кладешь из всех, а сам не получаешь ни единой царапины, это чертовски возбуждает. Хотя
Я подошел к раненому ближе. Алика успела раньше, и потому хозяйственно присвоила вылетевший из вражьей руки «кольт» себе. Тяжеловат он для нее будет, но пускай. Парень корчился в траве и уже не столько ругался, сколько подвывал, то ли от боли, то ли от ужаса. С побелевших губ на травинки срывались капельки слюны.
— Привет, Билли, — сказал я. Сам не знаю, отчего у меня вырвалось именно это имя. Вероятно, я ошибся — у парня в глазах не появилось и искры узнавания. Впрочем, там вообще мало что было — только страх, отчаяние и совсем-совсем мало какой-то дикой случайной надежды на то, что вдруг все же обойдется. Иными словами, он выглядел точно как несмышленая школьница старших классов перед самым первым экзаменом на взрослость.
— Мистер… — выдохнул он, отнимая ладонь от раненой руки. Из горловины рукава побежала тонкая красная струйка — все-таки задел я его, но вряд ли сильно. Даже лицо не побледнело, он просто все еще в шоке. — Мистер… не стреляйте, прошу!
— Это же ты собирался позабавиться с моей девушкой, правильно? — спросил я ласковым голосом. По крайней мере, мне он казался таковым, но свою точку зрения навязывать не имею намерения. — Это же ты караулишь здесь запруду, чтобы горожане медленно подыхали от жажды стараниями твоего пухлого шерифа, я ничего не путаю?
Он побледнел — на этот раз по-настоящему, без обмана, как стена — и мелко засучил ногами, зачем-то пытаясь отползти от меня. Полагаю, будь в нем хоть капелька чести, он бы попытался встать, принять смерть лицом, как подобает мужчине. Так сделал когда-то капрал Васкес, толстый и потливый мексиканец, своей смертью купивший жизнь трем непутевым солдатам. В крайнем случае, он мог бы погибнуть, смеясь и проклиная меня, как это сделал лейтенант Куртц. Но этой капельки в моем нынешнем пленнике не нашлось.
— Я… я не хотел… Матерь божья! Я не хотел! Шериф заставил меня! Он… он угрожал! Запугивал! Честное благородное слово, клянусь! Я случайный человек здесь, это все те мерзавцы, которых вы укокошили, а я ни в чем не виноват, все эти чертовы ублюдки, они… вы даже не представляете… Не стреляйте, мистер, умоляю вас!
«Здесь нет невинных».
— Но ведь я и не собираюсь стрелять, Билли, — мягко сказал я.
Он громко сглотнул и скосил глаза.
— Не собираетесь?
— Разумеется, нет. Что за варварство, парень, откуда в тебе этот пессимизм? Жизнь прекрасна, и в ней есть место для новых и интересных сюрпризов. Стрелять… Нет, для тебя у меня заготовлено нечто совершенно иное. Строго говоря, даже не совсем для тебя: попади я с первого выстрела, ты пропустил бы всю потеху. Но нет, значит нет.
<