Донор
Шрифт:
Чтобы получить легальный доступ к бесплатной кахетинской кормушке с прекрасным вином и ручьем посередине, Филя прямо на старте запросил к себе в команду Склифосовского.
– Надеюсь, вы не станете возражать, Профессорский, чтобы Ираклюшка подключился к этой теме?
– замурлыкал Филюн.
– Его кандидатская диссертация будет готова через год, - подлил он масла в огонь.
Я с удивлением заметил, как в сонных глазах Склифосовского что-то блеснуло, и не стал противиться.
– Окей! С-склифосовский - ваш... Позже решим, чем он займется конкретно, - сказал я печально.
– Не стану возражать против перфузионной консервации органов. Зураб ему поможет. Можете считать, что пропуск
Когда стемнело, мы с Лабораторной публикой пересели к ручью, а выше по течению расположились Склифасовский с отцом и Филимоном. Они ставили на блюдца с горящими свечами рюмки чачи и бутерброды с икрой и пускали вплавь по течению, а моя команда вылавливала, наслаждаясь прохладной кахетинской ночью, сменившей дневную жару, и необычным ритуалом выпивки. Общительный Филимон несколько раз принимался брататься со Склифосовским-старшим и, видно, не без пользы: периодически они отходили в сторонку и шептались.
Высокий, с густыми волнистыми волосами, всегда в расстегнутом халате, Филипп стремительно шагал по длинному лабораторному коридору, где любил прохаживаться Гиви.
– Похоже, ваше лицо искажено радостью очередного научного открытия, Филимон, - сказал я.
Филипп стремительно приблизился и, обняв за плечи, потянул в кабинет.
– Нам нужна глобаловка, Профессорский!
– Бросил он привычное, и я стал опять жалеть, что ляпнул когда-то это, ставшее ненавистным мне слово.
– До глобаловки пока далеко... Надо постараться избежать технических проблем... Наши посадки в экспериментах с "кумысом" в значительном числе случаев связаны с низким качеством фторуглеродной эмульсии... Есть анестезиологические и хирургические ошибки, но их немного, не возражайте, не много, не более семи процентов, хотя в эксперименте их могло бы быть больше, - в который раз твердил я Филиппу.
– Почему бы вам не ставить эти опыты в Москве?
– Вы отлично знаете, почему, - раздражаясь парировал Филимон. Тамошние волки приберут все к рукам, как только будет получен Результат...
– ...и выкинут вас из кресла руководителя Программы, включив в с-списки на получение премии своих людей, - закончил я.
Предупрежденный о визите ученым секретарем института, я с удивлением разглядывал странное трио в моем кабинете: маленький грузин средних лет весь в наколках, даже на веках, едва видимый из-под большой драповой фуражки, странно присел на корточках посреди кабинета, словно собрался снести яйцо; два других - с отчетливо русскими лицами, про которые Даррел говорит "мутные", уверенно расположились в глубоких кожаных креслах, высоко выставив колени. Эти двое были в черных костюмах и белых нейлоновых рубашках без галстуков.
– Секретный базар, батоно Бориа, - сказал почти без акцента грузин на корточках и долгим взглядом уставился на дверь.
– Эти пацаны, - он кивнул на сидящих в креслах мужчин, - из Ростова...
– и помолчав добавил: - на Дону, а другой - из Москвы.
– Выкладывайте, джентльмены, что привело вас сюда.
– Вы занимаетесь консервацией сердца, Борис Дмитрич?
– легко и непринужденно произнесла белая нейлоновая рубаха.
Я не стал отвечать.
– У вас хорошие результаты, как у американцев, - тянула рубашка, ерзая в кресле.
– Не кроши батон, Егор!
– сказала вторая рубаха.
– Дело говори!
И Егор профессионально и быстро сформулировал цель визита: создание подпольной лаборатории по консервации жизненно важных органов, предназначенной удлинить сроки их экстракорпорального хранения до пределов, позволяющих безопасные междугородные и межгосударственные
– Похоже, вас устроил бы срок - я открыто улыбнулся при слове "срок" в трое суток с гарантированным восстановлением функции трансплантата после пересадки. Сегодня это невозможно, джентльмены... Ни за народные гроши, как в песне поется, ни на халяву, как говорят у вас.
– Не спеши отказываться, доктор!
– Вмешался Неегор.
– Знал бы ты, какие бабки тут гуляют... Ростов не хуже Тбилиси... Через полгода решишь проблему и свободен, а счас позволь лабораторию подыбать.
– Мой отказ продиктован не сложностью научной проблемы, - я не знал, как их называть: "джентльмены" не годилось.
– С-смущает уголовный характер м-моих б-будущих действий...
– Не по кайфу шуршишь!
– Перебила меня ближняя нейлоная рубаха и встала.
– Мы были в московских институтах. Ты нам нужен. Бабки подгоним - не устоишь. Машину-забугрянку купишь, хату, девок любых поиметь сможешь. А счас поехали обедать. В ресторане на Фуникулере стол накрыт.
– Н-недавно меня с-склоняло... к-корешило, на вашем языке, к сотрудничеству КГБ. Организация, не в пример вашей, могучая и серьезная, и совсем не уголовная. Вы уже поняли, что я отказался, хотя прессинг был посильнее... Вы можете себе представить Вечного Жида в погонах? А на партийной работе или с пистолетом подмышкой? Это - не для меня, мужики, понуро ответил я, с трудом подавляя отчаянное желание согласиться, махнув на все рукой.
"Стал бы заниматься чистой наукой за большие деньги. Похоже, перфузионные и бесперфузионные методы консервации исчерпали себя. Усложнение процедуры хранения органов не ведет к ее удлинению, - размышлял я, удивляясь упорству драповой кепки в попытке снести яйцо посреди моего кабинета. Решение проблемы где-то рядом... Оно уже почти поселилось во мне и свербит изнутри постоянно, требуя действий. Понадобится год-полтора серьезной работы... Взял бы с собой парочку персон из лабораторной публики..."
Визитеры молчали и удивленно глядели на меня, а потом Неегор негромко произнес:
– Ладно, доктор, собирайся, машина ждет. Стол накрыт в ресторане на горе, - и положил мне руку на плечо.
– В кабаке договорим.
– Вы зря т-тратите время, - грустно сказал я, снимая руку.
– Посмотрим!
– Незлобливо подвел итог встречи Неегор... Мы не ГБ... Нам не отказывают из-за соображений морального порядка. Увидимся...
Вскоре стал ясно, что использование "кумыса", как искусственной крови, в экспериментах на животных не дает ответа на вопрос: можно ли применять ее у человека? Филимон нервничал, наши отношения стали портиться. Он сосредоточился на клинических исследованиях в Московских институтах. На конференциях по фторуглеродам Филипп начал публиковать програмные доклады, иллюстрированные результатами исследований, выполненных в Лаборатории. На источники он не ссылался.. Лабораторная публика заволновалась: некоторые из аспирантов теряли права на публикуемые Филиппом материалы - и требовала от меня ответных действий.
На последней конференции в Пущино доброжелатели подсунули под дверь моего гостиничного номера предварительный список претендентов на Государственную премию по фторуглеродам. Меня в списке не было. Утром следующего дня я уехал в Москву и почти перестал встречаться с Филиппом...
О "кумысе" и Филиппе в те времена писали много. Журнал "Огонек" почти в каждом номере выделял несколько страниц для очерков о "голубой крови". Однако вряд ли кто-то, кроме Филимона и меня, знал все в этой истории. Поэтому публикации носили характер science fictions с элементами тогдашнего отечественного детектива.