Дорога к счастью
Шрифт:
– А я вот своему пану доход приношу: и на маслобойне работаю, и водку его пью.
Ефиму это не понравилось. Он вдруг вспомнил прошлогоднюю ссору с Еремкой, когда здесь же, в шинке, дал ему в долг на водку, а тот долг не вернул, заявив, что ничего не помнит. Честно признаться, и Ефим с трудом припоминал то давнее событие. Вроде Ерема брал деньги, а вроде и нет.
Некоторое время Ефим молчал, потом вдруг бешено завращал глазами, поднялся со скамьи, закачался и вновь сел, опять поднялся и вновь сел. Собрав всю силу в ногах, наконец встал, схватил Еремея за грудки, поднял с лавки и толкнул. Вялое
– Ты помнишь, гаденыш, как долг мне не вернул в прошлом году?
– Не помню, – неохотно ответил Еремей, – что тут помнить? Я ничего у тебя не брал.
Костистый кулак Ефима, описав дугу, врезался в скулу. Еремей с грохотом повалился на пол. У него пошла носом кровь.
Половой, заложив ногу за ногу, привычно замер у прилавка, наблюдая за происходящим. Степан пытался утихомирить драчунов, но был слишком пьян. Он опустился на лавку и шевелил губами, словно молился. Стиснув зубы, Еремей сморщился, нахмурил брови и – откуда только прыть взялась! – ринулся на обидчика и ударил по голове. Ефим не ожидал удара и упал, словно мешок с картошкой.
Семен, подхватив руками штаны и прижимая к животу топор, быстро выбежал на улицу и, не оглядываясь, поспешил к своему дому.
Заезжий мужчина в мундире смотрел на потасовку. Кто кого бил, не понять. Потом незнакомец сплюнул и нарочито равнодушно отвернулся к окну. Но вскоре ему надоела пьяная возня, и он грохнул кулаком по столу:
– Отставить! Половой, утихомирь их! Отдохнуть нормально людям не дают.
Драка прекратилась. Дебоширы, тяжело дыша, поднимались с пола. Отряхнувшись, сели на лавки. У Еремея из носа бежала кровь, он поднял из-под стола кусок грязной тряпки и зажал нос.
К ним торопливо подбежал шинкарь и с ухмылкой на тонких губах спросил:
– Что тут у вас стряслось?
– Убери этих холопов! – брезгливо поморщившись, сказал мужчина в мундире. Лицо его покрылось красными пятнами, он всем своим видом выражал недовольство сложившийся ситуацией.
– Какого ляда ты к нам лезешь?! – огрызнулся Степан, вступая в спор.
Незнакомец осуждающе покачал головой и, снова отвернувшись, стал смотреть в окно.
– Да бросился на меня ни с того ни с сего, – оправдывался Еремей. – Я испугался и двинул ему.
– Слабак он, – поддакнул Степан, вытирая ладонью мокрые губы.
Ефим очнулся, в глазах его показались слезы, тело охватила дрожь. Чтобы какая-то вшивая сволочь била его?! Он медленно встал и, подавшись вперед, широкой ладонью схватил Еремея за горло. Но тут вмешался половой и разнял пьяных драчунов. Еремея посадил за стол, а Ефима повел на выход.
Шаркая плечом по стене, Ефим добрел до двери, толкнул ее рукой и, перешагнув за порог, упал на пол. В падении задел рукой пустые ведра, которые с грохотом разлетелись по крыльцу. Немного полежав, поднялся и прошел через двор. Затем опустился на лавку под липами. Вокруг было тихо, безлюдно, и только из шинка доносились обрывки громких слов. И стало ему одиноко и тоскливо в этом темном дворе, и страстно захотелось пойти домой, чтобы там, у домашнего очага, потолковать с отцом и
– Эх, да что там отец да братья, – отмахнулся Ефим, печально покачав головой. – Все это враки с пьяных глаз. А доведись с ними сейчас встретиться, ни о чем не стал бы с ними говорить. Не о чем!
Ноги заплетались, и он, шаркая, плелся по темной улице. Душа запросила песни, и по всей округе понеслось:
– Из-за острова на стрежень…
– Да за что такое наказание?! – всплеснула руками Меланья, поджидавшая его у плетня.
Ефим зло ухмыльнулся:
– Как работаем – никто не видит, а как выпьем, так всякий видит, – и, шаркая лаптями по траве, поплелся спать на сеновал, в хату при отце не посмел зайти.
Тихо в доме, все спят, и только Меланье не спится. Тревожные мысли рвут ее сердце. Она стоит под образами:
– Господи наш милосердный, спаси и сохрани нас, грешных…
Молится Меланья, умоляюще смотрит на Черниговскую икону Божьей Матери и просит Царицу Небесную помочь ей и ее деткам и наставить на путь истинный мужа ее, огородить его от лихой напасти – пьянства…
5
Утром Анна первым делом разбудила снох. Каждой наказала, какую работу выполнять. И хотя те сами знали, чем заняться, все равно почтительно слушали и согласно кивали: порядок такой. А дом, как известно, на порядке держится да на строгости.
Загудел огонь в печи, захлопали двери, забрякал подойник, на дворе нетерпеливо замычали коровы.
Запахло квашней, закипел самовар. Дом проснулся.
Ефим в рубашке, измазанной кровью, и в грязных штанах неторопливо прошел в хату, к чему-то прислушиваясь. Босой, с багрово-синим носом на заросшем щетиной лице, он явно не желал встречи с отцом.
Он смотрел на домочадцев крошечными щелками заплывших глаз, дрожал и трезвел, сидя на топчане.
Мать Анна с Лукерьей и внучатами готовились завтракать. Здесь же кружилось с десяток мух, другие ползали по столу.
– Степа, ты лоб-то разучился крестить? – косясь на старшего внука, заворчала Анна.
Мальчик с показным усердием осенил себя крестом, желая угодить бабушке.
Чугунок постных щей быстро пустел. Младший, Андрей, жадно набивал рот, румяные его щеки раздувались от удовольствия. Ольга ела робко, Аксинья совсем не ела, отбиваясь руками от неугомонных мух.
– Жена где?! – вдруг хрипло гаркнул Ефим, и Андрей от неожиданности уронил ложку. – А ну вон из-за стола, коли жрать не хочешь! – злобно бросил он племяннику.
Лукерья вздрогнула, словно от выстрела, и с возмущением посмотрела на брата:
– Как тебе не стыдно на мальца кричать! Погляди на себя, сам-то допился, на дикого зверя похож стал.
– А что сам? Ну, выпил немножко, зря ты на меня нападаешь, сестрица.
Анна встала из-за стола и подошла к сыну. Бледная, измученная, словно после болезни, она закрывала лицо руками, стараясь сдержать слезы, и запричитала:
– В кого же ты такой уродился? Дети как дети, а ты чистый ирод. Ни отца, ни матери тебе не жалко, ни жены с детьми. Ох и устали все от твоего пьянства! Сил нет.