Дорога к счастью
Шрифт:
Из толпы вынырнул Еремей Круть в своих латаных штанах и драной рубахе.
– Добре! – раздался его хриплый голос. – Дюже хорошо было бы!
Но тут же Демьян Руденко сильной рукой схватил его за ворот рубахи и, не дав договорить, притянул к себе. Его глаза уничтожающе глянули на перекошенное от страха лицо любителя выпивки.
– Я тебе щас харю разобью! – злобно прошипел он.
У Крутя от неожиданности перехватило дыхание, он вжал голову в плечи и юркнул в толпу. Бабы зашушукались:
– Пропадет от пьянства, сердешный, если не остановят.
Ефим стоял рядом с женой и видел,
Бурмистр, оценив слова Рубинштейна, покашлял в фуражку и, повернув к нему голову, сказал:
– Итак, Давид Карлович, ваше слово о бесплатной раздаче водки остается в силе?
– Да, господин бурмистр! И сегодня, и завтра.
– Ты думаешь, мы клюнем на это? – возмутился Руденко и, обращаясь к толпе, громко призвал: – Мы заявляем, что в нашем обществе никто не пьет!
– Да! Не пьем! – загудела толпа.
– Станичники, я предлагаю приставить к шинку караул от казаков для наблюдения, чтобы никто из селян не покупал вино, – предложил Харитон Кириенко.
– Казаки! – поднял руку Долгаль, в наступившей тишине раздался его громкий голос: – Люди добрые, давайте послушаем нашего батюшку – отца Дионисия.
– Дорогие братья и сестры, – батюшка стал говорить тихо, истово, чеканя каждое слово. – Православная церковь всегда была против пьянства. Наша газета «Епархиальные ведомости» постоянно на своих страницах пишет о вреде винопития, о том горе, которое приносит оно людям. Меня, как священника, беспокоит, что наши односельчане спиваются, их семьи разоряются, ведь некоторые все из дома вытащили, пропились, как говорится, до креста. Для истинно верующего не может быть никаких сомнений! А если только они закрались, лукавый сразу в душу влезет и будет смущать на каждом шагу. Я предлагаю тем, кто попал в руки сатаны, одуматься и пойти по правильному христианскому пути, а для этого нужно крепить веру в молитве. К тому же нужно организовать в нашем селе общество трезвости. И не надо тянуть с этим, а принять решение сегодня на сходе.
Отец Дионисий перекрестился и отошел в сторону.
Слово взял Долгаль:
– Казаки, у нас нет другого выхода. Надо наводить порядок в селе. Голосуем за отказ от пьянства и создание общества трезвости, а также решаем закрыть шинки в нашем селе и по сему составляем приговор. Все согласны?
– Все! Все! – загомонила толпа.
– Имейте в виду: кто нарушит этот приговор, будем судить народным судом, а там решим, штрафовать или же подвергать телесному наказанию.
К казакам подтянулись крепостные помещика Миклашевского и внимательно наблюдали за происходящим. Крестьяне Ханенко близко подходить не решались и следили издалека.
Старик Терещенко, выставив вперед свою седую бороду, широко оскалив беззубый рот, поднял вверх указательный палец и сипло закричал:
– Издревле на Руси пьянство считалось позорным делом! Так давайте жить в трезвости! А панским ласкам да обещаниям не верьте! Паны радуются, что мы спиваемся.
– Я еще что хотел сказать, – вышел немного вперед Харитон. – Коль мы создали общество трезвости, пусть отец Дионисий будет главным. Он грамотный и над всеми нами имеет власть.
– Окромя меня, – озлобленно надулся Федор. – Ты распоряжайся своею жизнью, а чужие не трогай. Понял?
– Да что ты будешь делать! – всплеснул руками Харитон. – Все у тебя не слава богу.
– Я согласен отныне заниматься этим благим делом, – заявил открыто отец Дионисий, – но вы все должны мне помогать, – он повернулся в сторону Федора и, глядя ему в глаза, спросил: – А как по твоему разумению, почему люди пьют?
Федор немного помолчал и твердо сказал:
– Это не от бога. Это от слабости людской. Дух свой унизили, чрево возвысили. Веру молитвой крепить надо.
– Верно! – согласно кивнул батюшка. – Только душа человека бессмертна, только душа. А тело – это одежда души. Все предстанем перед Господом голые.
Ничего нового для Федора отец Дионисий не сказал, но то, что батюшка думал сходно с ним, радовало и вызывало доверие.
Бурмистр и управляющий растерянно смотрели на батюшку, на происходящее вокруг и не знали, что сказать. Только одна гнетущая мысль крутилась в голове Богдана Леонтьевича: «Ханенко шкуру с меня спустит за такие дела».
Завершая сход, голова казачьей общины объявил:
– За пьянство сход казачьей общины приговаривает Кириенко Ефима и Грибова Семена к дранью плетьми. По тридцать – каждому.
Пороли казаков здесь же, на сходе. В кругу поставили лавку, чтобы лучше было видно.
Поглазеть на зрелище хотели многие. Взрослые стояли, взволнованно переговариваясь, дети жались к родителям и испуганно вздрагивали. Долгаль стоял возле лошади и наблюдал.
– Проучить их надо как следует! – настойчиво наказывал своему сыну Василий Терещенко. – Чтобы другим впредь неповадно было.
Его сын Матвей в сельской казачьей общине числился десятником. Сейчас он прохаживался вдоль лавки. Низкорослый, с узкими худыми плечами и руками чуть не до земли. В селе все знали, что самый вредный и безжалостный – десятник Матвей Терещенко. Ежели доберется до плетки, то милости не жди, как клещ вцепится, до последнего будет сечь.
– Ишь ты праведник нашелся, – огрызнулся Ефим.
Долгаль кивнул казакам:
– Начинайте.
– Ну, ты, иди сюды! – крикнул Матвей, указывая рукой на Ефима. – Я те щас покажу божью милость.
У Ефима в этот момент храбрости поубавилось, он испугался, но сделал шаг вперед, скинул холщовую рубаху и покорно лег на лавку. Коренастый десятник подошел к нему, другой казак, тоже невысокого роста, встал с другой стороны лавки – на всякий случай, чтобы не убежал. Плеть взлетела вверх. Тело Ефима дернулось от ударов. Послышались стоны. Стоящие рядом бабы перестали разговаривать, а вскоре и вовсе отвернулись.
– Крепче! Крепче бей! – крикнул Долгаль.
Меланья, расталкивая толпу, бросилась к лавке:
– Окаянные! До смерти не изуродуйте!
Ее задержал Андрей Руденко:
– Не гневайся, Меланья, ради тебя стараемся, помочь тебе хотим. И решение схода исполняем.
Меланья уткнулась в плечо Андрея и зарыдала.
– Вот бабы! – недоуменно проговорил Долгаль. – То проклинают мужика на чем свет стоит, а как до наказания дело доходит, так им жалко становится.
Кабацкие приятели от души сочувствовали Ефиму и Семену, искренне бранили десятника и советовали ему полегче стегать наказанных казаков.