Дорога камней
Шрифт:
— Нет!.. — бессильно прошептал Даниэль, отчаянно не желая быть съеденным тварью без сердца и разума, без доброты и человеческих глаз. — Не на... до...
Клыки вошли в его плоть. Боль слабо трепыхнулась. Кровь подумала и, решившись, медленными, тяжёлыми полосками потекла. Солнце усмехалось. Катарины не было, уже очень давно не было нигде вокруг. Он всхлипнул от пожирающего ужаса и бессилия.
Темнота заволокла его полностью.
21
Свет мешается с тенями, причудливые клочья тумана несутся вокруг в медленном,
Он бросается в сторону, осознавая, что безоружен, что не имеет право обнажить жертвенный кинжал, но внезапно чувствует, как его ищущая оружие рука начинает разгораться холодным, ярко-алым огнём, а тело его окружает физически ощущаемый невидимый доспех.
Свет застывает алыми бликами на лицах чёрных теней, преображая их. Он вспоминает старинные гравюры, изображавшие Их, и сердце его сжимается в судороге узнавания. Однако Они также узнают алый свет полыхающей ладони — и застывают в нерешительности.
Однако из глубины породивших Их теней раздаётся неоспоримый, ненарушаемый приказ: «УБИТЬ», и воины бросаются на него, обходя со всех сторон, стремительно перемещаясь ему за спину.
Они очень быстры, эти чёрные тени, мастерски владеют своими широкими, слегка изогнутыми и зазубренными на концах клинками; градом ударов стремительно теснит Даниэля назад, на отточенные лезвия, ожидающие его беззащитной спины; каждый удар по невидимым доспехам, искрящимся от соприкосновения с металлом чёрных мечей, дорого обходится нападающим, несколько из них уже распростёрлись под наплывом клубящихся клочьев серого тумана, обожжённые и уродливые даже более обычного, — но чёрные воины продолжают атаковать его. Доспех скрежещет, отражая удары, и быстро ослабевает. Холодная Алая Рука до сих пор неподвижна, и юноша не знает, как ей защищаться или атаковать.
Даниэль понимает, что сейчас будет убит, и едва не прыгает вперёд, на прорыв, — но вдруг чувствует, как сталкивается с кем-то позади, становится с ним спиной к спине, и как этот невидимый кто-то отражает направленные на него удары.
Бой длится дальше; напряжённое дыхание сквозь стиснутые зубы рвётся из пересохшего горла. Мелькание рук, быстрые, краткие, прямые и косые удары атакующих и защищающихся мечей, — Даниэль внезапными точными выпадами касается двоих, и они оседают, хватаясь за грудь, роняя свои мечи. Но их места без промедления занимают другие. Они сражаются безмолвно, так же, как и он, — и в окутывающей черноте, в чем-то, глубоко проникающем в самое сердце, они уродливы и страшны, их тёмные лица вселяют безнадёжный, жестокий ужас... Полыхающие алым узкие глаза их пылают ненавистью и силой, силой и ненавистью... И хочется лишь одного — суметь прорваться сквозь непроницаемый строй клинков и начать крушить сильную, жилистую, но уязвимую для алого сияния смерти плоть.
Но кто-то бьётся сзади, спиной к спине, и Даниэль не может уйти вперёд, потому что это приведёт к смерти пришедшего ему на помощь.
Резкий
— Даниэль! — со злой радостью восклицает тот.
— Я, Гленран! — кричит Даниэль. — Я вернулся, чтобы помочь тебе!.. Мы должны пройти её вместе, чтобы потом...
Сверху падает непроницаемая, адская тьма, полная стенающих, проклинающих все на свете голосов, обрывающая краткий диалог, повергающая в шок, — рука гаснет, и все защиты падают разом. Даниэль кратко стонет от внезапности этого чёрного удара, а затем застывает, в предпоследний момент бытия осознавая четыре несущихся на него смерти и понимая, что не уклониться ни от одной.
— Дьявол! — кричит Вельх, пытаясь обернуться, одновременно парируя рушащийся сверху удар.
Даниэль чувствует четыре одновременных атаки, чувствует, как чёрные клинки входят в его тело, слышит этот странный звук подающейся плоти, — а затем шквал яростной, невыносимой боли обрушивается на него, вместе с холодом и бессилием разрастаясь изнутри.
Очнулся он рано поутру.
В забытьи он видел странный сон, но не удивлялся ему. Кажется, он видел его уже раз или два. О чем он был?..
Солнце светило ярко и жарко. Пахло вокруг премерзко; в основном это были его испражнения и грязь. Он возлежал на широкой и довольно высокой охапке увядших темно-коричневых ветвей. Даниэль не помнил, как его рвало, но, судя по листьям вокруг, случалось это не раз и не два.
Юноша попытался дышать, шевелиться и смотреть. Горло саднило, говорить он почти не мог, потому что все время, даже от каждого вдоха, хрипел. Губы, сухие и потрескавшиеся, превратились в один сплошной нарыв. Кожа покрылась коростой из засохшего пота и нечистот. Зудела и пылала болью почти на каждом из сгибов.
— Боги... — просипел он, — где я?..
Боги не замедлили ответить ему.
— Даньель! — радостно взвизгнул Хшо, поднимаясь из ниоткуда справа. — Н’га ррасшхчш! Тхар-мсах шгшмашш!.. Вставай!
Юноша немного подумал, понял, что жив; улыбнулся широкой ухмылкой блаженных. И потерял сознание от слабости.
Новое пробуждение ждало его в воде. Подумав сначала, что тонет, он лишь от непередаваемой боли понял, что это Хшо отскрёбывает его песком и травой с ног до головы.
Даниэль хрипел, вырывался, кричал и орал; это хоть немного помогало. Наконец боль заглушила его разум, и сознание снова милостиво ушло.
Потом были дня два постепенно возвращающихся, свежеющим потоком вливающихся в него сил. Вокруг и внутри него были лишь слабость, покой, пробуждение и тишина. Нет, ещё чистота, ибо ею дышала теперь каждая клеточка, каждая пора. Волосы, высохшие и освобождённые от грязи, каскадом ниспадали на плечи, растекаясь по рукам и спине. Раньше его ровняли каждые недели три — с детства они росли очень быстро, — но теперь ничто не могло их остановить. Чёрный шлейф закрывал половину лица.