Дорога огня. Том I. По ту сторону
Шрифт:
– Серьезно? Хочешь умереть от какой-нибудь простуды через неделю? Ешь, я хочу видеть. Мне не нужны проблемы, – поднимаю брови. – О, да ладно. Ты не сдашься так просто.
Волшебница истолковала мой жест по-своему. Фыркаю. Нет, конечно не сдамся. Я скорее вспыхну, чем погасну. Нашариваю звонкую мелочь, заколку, холодную колбу… мягкий кругляш стирательной резинки. Кладу в рот. Нина не замечает подмены.
– Выспись. Станет легче, – советует, уходя. Выуживаю и рассматриваю на просвет оберег: сургучная печать с символьным узором закупоривает
– Ты ведь только ради костей и пошла туда, верно?! Не для того, чтобы освободить их! Чтобы себя защитить! – Нина не отвечает, только шаг становится деревянным. Выдыхаю, глажу хрупкое стекло. Ладно. Ладно…
Не разбивать. Не открывать. Не повредить печать. Осевые места…
– Где мы? – девочка тянет за майку. Баюкает кисть: повязка черная от крови.
Мы на парковке, среди рядов раскаленных машин.
К Нине с лаем бросается собака.
– Привет, засранец. Что-то ты совсем свалялся, – девушка гладит пса. Дворняга скулит от счастья.
– Скоро узнаем, – там, где Нина уже не раз бывала. И будет снова, если повезет.
Она исчезает за воротами, мы спешим следом.
– Твою мать, – выплевываю резинку. Не считая пса, улица в обе стороны совершенно пуста. Нинин знакомый виляет хвостом, но шарахается в сторону, когда я протягиваю руку.
– Смотри. Тут ходят трамваи, – девочка бежит к остановке. – Есть мой номер!
– Покажи рану, – усаживаю ее на скамейку. Напитавшись влаги, тряпка почти сползла. – Давай перебинтую.
Отрываю новую ленту от еще мокрого подола. Теперь юбка лишилась всех маков. Быстро, стараясь не смотреть, прячу под обмоткой чудовищный порез.
– Извини. Я так испугалась, что совсем не соображала, – она вытирает набежавшие слезы, размазывая грязь по щекам:
– Почти не болит, – кривится от боли. – Как думаешь, они теперь вместе? И с папой, и той девочкой…?
– Твоей пра-пра… кучу раз прабабушкой, – от жары мысли тяжело ворочаются в голове.
– Да. Анна, Натан, Истер и мама Эйлин. Я не забуду, – серьезно говорит девочка, болтая ногами. Вдалеке появляется трамвай.
– Вот, – вздрагиваю: запястье опутывает цепочка. Малышка возится, пытаясь застегнуть замочек одной рукой. – Ты тоже не забывай.
– Это же твой подарок? Зачем ты даешь его мне? – серебряные звездочки позвякивают при малейшем движении. На некоторых кровь. Меня знобит.
– Железо прогоняет смерть. Так Нина сказала, помнишь? – железо, не серебро, но я киваю. – Браслет прогонит чудовищ, которые пугают тебя.
– Прогонит… – повторяю эхом. Смаргиваю: глазам горячо.
– Спасибо.
Трамвай подобрался совсем близко, и девочка вскакивает, читая вслух номер:
– Девять! Мне подходит!
– Ты доедешь сама? – ей всего семь. Но усталость растекается в костях, и я вряд ли смогу хотя бы встать.
– Да! Конечно! Я сто раз сама ездила, – отмахивается, перекатывает во рту конфету: то одна щека округляется, то другая. Похожа на оборванку.
– Почему? – спрашиваю раньше, чем думаю. На перепачканном лице застывает уязвимое выражение:
– Бабуля уже старая, ей тяжело ходить.
– А мама и папа?
– Мама не живет с нами, только в гости ходит. А папа…
– …умер, да? – позади нее с лязгом останавливается вагон.
Опускает ресницы. Стряхивает мусор с остатков юбки. Едва разбираю слова:
– …ма сказала: такие, как папа, не попадают на небо. Я подумала, что встречу его там, где живут привидения. Но хорошо, что не встретила, да? – из открывшихся дверей выходят люди. Поток равнодушно огибает малышку, обнявшую себя за плечи. – Там страшно… только я теперь не понимаю, где он.
– Здесь. Он будет рядом, пока ты его помнишь. Пока скучаешь, – в конце все хотят лишь иметь значение. Пусть даже для одной только маленькой девочки. – Невидимый, но… это гораздо лучше дома с привидениями и даже неба.
Улыбается дрожащими губами – кругляшек леденца уже едва заметен. Голубой взгляд теряет фокус, а потом девочка рвано кивает, коротко машет раненой рукой на прощание и успевает скользнуть в закрывающиеся створки. Я смотрю вслед, пока фигурка за стеклом не размывается расстоянием. Ложусь на нагретое дерево скамейки. Мышцы ноют. Живот сводит от голода. Надо вернуться на сорок вторую улицу, забрать сумку: внутри пропуск, без него не попасть в общежитие. Но сначала полежу пару минут, я по-настоящему заслужила. Тихонько, чтобы никто не услышал, обещаю:
– Сегодня я перестану убегать.
Летний зной обнимает одеялом. По спине ползет капелька пота. Люди расходятся, мимо шумят машины. Звуки отдаляются, тают. Еще чуть-чуть отдохну, и…
Проснувшись, долго не могу понять, где я и когда. Спрашиваю время у ждущей трамвай старушки – та брезгливо поджимает губы, но выплевывает:
– Двенадцать дня.
Что?
– Какой… какой сегодня день?
– Среда, – второе июня. Господи! Я проспала весь день и ночь! Целую ночь, полную темноты, и ничего не случилось! Я фыркаю – старуха шарахается в сторону. Ха! Конечно, я грязная, растрепанная, залитая кровью. Как не забрали в полицию? Подтягиваю колени к груди. Внутренности горят, тело ломит, а в горле клубится кашель, но я хохочу, не в силах остановиться:
– Кости работают! Я не одна вижу тени! Я не одна такая, я не сумасшедшая! – часто оглядываясь, старуха семенит прочь. Я смеюсь, спрятав лицо в ладонях, и вместе со мной смеются маленькие серебряные звезды.
***
Парковка оказалась на другом конце города от общежития и улицы, где я нашла девочку и потеряла сумку. Мелочи в карманах хватило доехать до центра, дальше я шла пешком, да что там – почти летела. Я умирала от голода, пропустила смену в баре, телефон остался в могиле. Но главное – я должна была скорее вернуться к столбу-порталу.