На рослом верблюде один бедуинВез пару огромных и полных корзин.В дороге он странника встретил, и тотСпросил, что за ношу с собой он везет.Наездник сказал: «На боку на одномВерблюд перевозит корзину с зерном,А для равновесия вздумалось мнеКорзину с песком на другой сторонеПривесить ему». — Но прохожий изрек:«Из этой корзины ты высыпь песок,В нее пересыпь половину зерна,И ноша твоя будет облегчена,И сам ты спасешься от лишних забот,И вдвое быстрее верблюд твой дойдет».А тот: «Я умом твоим так восхищен!Я мудрым вниманьем твоим так польщен!Но что ж ты пешком совершаешь свой путь?Садись на верблюда! Еще что-нибудьПоведай, раскрой своей мудрости ширь!Ты, верно, правитель? Иль, может, визирь?»А тот: «Посмотри на мой старый халат:Ужель на правителе столько заплат?!»Ему бедуин: «Что ж, спрошу я спроста:А сколько отар ты имеешь скота?»А тот: «От вопросов твоих я устал:Овцы не имею, не то что отар!»Тогда бедуин: «Ну скажи, наконец,Всю
правду: что ты — знаменитый купец,И мне опиши свой прекрасный товар!»А тот: «Да я отроду не торговал!»Сказал бедуин: «В самом деле? Ну что ж,Наверно, из меди ты золото льешь,Как льется твоя драгоценная речь?Ты — маг знаменитый, и мне не перечь!»Но путник ответил: «Я жалок и нищ,И хлеба прошу близ богатых жилищ:В награду за мудрость я век голодал,И всюду скитался, и много страдал».Вскричал бедуин: «Так зачем же ты тут?Пусть больше не носит тебя мой верблюд:Ты мудростью ложной, пока здесь сидишь,И долей несчастной меня наградишь!От жизни своей отведу я беду:Направо иди — я налево пойду.И пусть остается в корзине песок:О да, я глупец, но мой жребий высок,Ведь Бог меня глупостью сей наградил,Чтоб в сытости я свои дни проводил!..»…Не думай, что мудрость твоя велика:В корзине души еще много песка!..
Ответ Лейлы
Здесь Лейла символизирует Божественный Абсолют — цель стремлений и объект преданной любви суфийского адепта («Меджнуна»). В образе халифа представлен человек, ослепленный эгоизмом («печешься лишь о выгоде своей»), который напрасно прожил жизнь, гоняясь за материальными объектами — призрачными проекциями, «тенями» Высшей Реальности. В притче отражено суфийское (соотносящееся с учением Платона) представление о взаимоотношении между прообразом (архетипом) явления, находящимся в вышнем мире, — и его отображением — «тенью» — в мире вещественном. Жизнь становится осмысленной лишь в том случае, если человек находится на пути к «вершинам духа», а не гоняется за «тенью призрачной». Истинный суфий — «человек, с ума сведенный страстью» — является «безумцем» в глазах тех закоренелых материалистов, чей «трезвый ум в гордыне вознесен», «чье сердце к страсти глухо». Однако только духовная любовь служит для души верным проводником в обители «высшей яви».
Д. Щ.
* * *
Притча выражает глубокую суфийскую идею: рассудочная «трезвость», т. е. рациональное познание, не позволяет проникнуть в истинную природу вещей, поскольку последняя коренится в метафизическом, духовном, мире. Таким образом, «царь» (т. е., говоря языком Священного Писания, «плотский разум») не может узреть ту скрытую красоту вещей («Лейлы»), которая постигается в состоянии экстатического озарения, вдохновения, когда чувства человека обострены и постижение происходит интуитивно («Меджнун» в переводе с арабского — «безумец»). Чтобы не прожить жизнь зря («конец — и пуст колчан»), человек не должен увлекаться «тенями», т. е. изучением лишь частных феноменов бытия («твой взгляд за тенью призрачной следит»). Ему, напротив, следует направить внутренний взор на постижение самой Истины, «отражением» которой является вся множественность феноменов материального мира. Обучение, согласно суфийской традиции, должно вести ученика от явного (физического) к сокрытому (духовному), обострять его внутреннее восприятие, чтобы он не обманывался «кажущейся завершенностью» вещественного мира.
М. Х.
Ответ Лейлы
Когда Лейла в чертог царя вошла,Тот изумился: «Ты и есть Лейла?Но где ж красы твоей волшебной сила?Чем ты Меджнуна разума лишила,Невзрачная, обычная вполне?И лик, и стан твой безразличны мне!»Лейла ему: «О царь, не зарекайся,Ведь ты меня не видишь взором Кайса,Темны и тяжелы глаза твои:Ты в вечной не клянешься мне любви,Мне сердцем не свершаешь поклоненье,От страсти не впадаешь в опьяненье.Твой трезвый ум в гордыне вознесен,Но эта трезвость — самый тяжкий сон.Лишь человек, с ума сведенный страстью,Над высшей явью обладает властью.Хотя в твои закрытые зеницыСвет Правды и пытается пробиться,Но ты сквозь сон, что камня тяжелей,Печешься лишь о выгоде своей.Увы! Тому, чье сердце к страсти глухо,Вовеки не взойти к вершинам духа:Ты преуспел в своих земных делах,Но в вышнем мире обретешь лишь прах.Твой взгляд за тенью призрачной следит,Сама же птица по небу летит.Ты за стрелой стрелу пускаешь смелоТуда, где тень, а не туда, где тело,И лишь тогда почувствуешь печаль,Когда поймешь: конец — и пуст колчан!..»
Узник-обжора
В виде узника-обжоры изображен нафс, отличающийся неблагодарностью («должник, что многим долг не возвратил») и неспособностью к просветлению («тот, кто о Божьем позабыл законе»). Единственный способ совладать с нафсом — держать его постоянно под стражей («попал под суд, в темницу угодил»). Будучи «выпущен из темницы», т. е. освободясь от постоянного контроля со стороны разума, нафс всякий раз приносит новое горе своему обладателю. Тому же, кто служит ему постоянно («мы всюду странствовали вместе»), нафс к концу жизни («к вечеру») способен доставить одни убытки. Однако человек, зная это, тем не менее постоянно обольщается напрасной надеждой, ожидая иного исхода: «То ль нужен врач тебе от глухоты, // То ль слышишь то, что хочешь слышать ты?..»
Д. Щ.
* * *
Суфии разделяют издревле существовавшее представление о том, что земной мир является «темницей духов» (ср. I Петр. 3, 19), в которой каждая воплощающаяся в человеческом теле душа должна «расплатиться полною ценою». В данной истории содержится намек на то, что «долг» был «не оплачен» душой в высшем мире, за что она и попала на землю: «Должник… попал под суд, в темницу угодил». Руми проводит различие между духами («узниками»), склонными к исправлению, и теми, которые, не вразумляясь наказанием, ведут вампирический образ жизни («плачут все, лишь он смеется, сытый»). Нередко власти предержащие, находящиеся на виду у всего народа («на верблюде пусть провезут тебя»), принадлежат именно к разряду «обжор», обирающих «узников». Возникает вопрос: почему же Бог допускает до власти таких людей? В соответствии с данной историей можно ответить так: их злодеяния, совершаемые публично, являются предостережением для одних и испытанием для других: «Пусть агнцем притворится этот волк… Смотри — не доверяй плуту и вору, // В лицо запомни этого обжору!». Подобные люди, окончив («проехав на верблюде», т. е. гордо и властно пройдя) свой жизненный путь, оказываются «должниками» уже по отношению к миру земному: «Коль в долг возьмет — запомни: не вернет он». Остается только гадать, какая участь ожидает подобную душу после смерти тела (наказание в преисподней и т. п.), — во всяком случае, обратно «в темницу», т. е. в земной мир, в таковом состоянии ей путь закрыт («тебя я изгоняю из темницы»). Однако же просьба других «узников»: «Хоть на поруки взять его вели» — содержит намек на суфийскую концепцию «заступничества» праведного шейха, который благодаря своей духовной мощи может «вытянуть» из бездны зла даже тяжелого грешника (ср. новозаветное учение об искуплении грехов Иисусом Христом).
М. Х.
Узник-обжора
Должник, что многим долг не возвратил,Попал под суд, в темницу угодил,И там, где были редкостью лепешки,Всех объедал, не оставлял ни крошки.В три пуза ест — в лачуге иль на троне —Тот, кто о Божьем позабыл законе.Пусть узники не заслужили рая, —Но, как в аду, от голода сгорая,Они теперь свои влачили дни.«Ну, как нам выжить?» — думали они.Тюрьма обжоре стала местом пира,А узники с тех пор не знали мира.А настоящим миром нас даритАллах, когда он с сердцем говорит.Так расплатись же полною ценою,Сойдя в сей мир — узилище земное!..…И узники взмолились, чтоб факихПришел на помощь,
вник в несчастье их:«Еды в тюрьме и прежде было мало,Ну, а теперь совсем ее не стало,Поскольку сей обжора и злодейЖрет так, как будто рядом нет людей.А скажем слово — станет он вопить:„Аллах нам заповедал есть и пить!“Когда ж садимся мы за стол накрытый,То плачут все, лишь он смеется, сытый.Судья, его от нас ты удали —Хоть на поруки взять его вели.Тебя мы молим, руки простираем:Тогда для нас темница станет раем!»Факих решил: «Того обжору мыНа волю выпускаем из тюрьмы.Да будет всем и каждому известно,Что объедалам и в тюрьме не место!»Должник-обжора горько зарыдал:«О, хоть бы мне факих отсрочку дал!Ведь здесь я сыт, а при моем обжорствеНе выжить мне на собственном довольстве.Ведь от Аллаха, как Пророк учил,И сам Иблис отсрочку получил!»Факих в ответ: «Сидеть с тобой не хочетНикто, все узники тебя порочат.Так знай, что ты свободен с этих пор,И твой я отменяю приговор.А чтоб и впредь ты к нам не попадал,Я о тебе такой приказ издал:По площадям и рынкам на верблюдеПусть провезут тебя, чтоб знали люди,Какой ты лжец, чтоб впредь, боясь убытка,Тебе никто не одолжил и нитки!Иблис был изгнан Божьею десницей,Тебя ж я изгоняю из темницы!..»…Тут у погонщика верблюд был нанят,И страж до вечера был тем и занят,Что на верблюде должника возилИ всем вокруг убытками грозил.Страж восклицал: «Вот он, обманщик, вот он!Коль в долг возьмет — запомни: не вернет он!Пусть агнцем притворится этот волк, —Гони его, ему не верь ты в долг!Гони его! Тебе уж не добиться,Чтобы его мы бросили в темницу!Смотри — не доверяй плуту и вору,В лицо запомни этого обжору!»Тому, что страж кричал простому люду,Внимал погонщик оного верблюда:Он следом шел, и даже был знакомИ с курдским, и с сирийским языком,На кои те, что мимо проходили,Глашатая слова переводили.Так показав мошенника повсюду,Его спустили вечером с верблюда.И вот к нему погонщик подошел,Который понял всё так хорошо,Что молвил: «О тебе я слушал вестиВесь день, мы всюду странствовали вместе,И оказался к вечеру без силВерблюд мой, что с утра тебя носил.И потому ты прежде, чем уйти,Сполна мне за катанье заплати!»Должник в ответ: «Не ты ли крикам стражаВнимал о том, что нищий я, что дажеМонеты не имею, что, кляня,Должны взашей все люди гнать меня?Не ты ль на всех услышал языках,Что не смогу я заплатить никак, —И все ж с меня потребовал ты плату?Не знаю — то ль умом ты небогатый,То ль нужен врач тебе от глухоты,То ль слышишь то, что хочешь слышать ты?..»…О слышащий, внемли: лишь Божий ДухНам отверзает зрение и слух.Но кто одной корыстью жив и дышит, —Тот слеп и глух, не видит и не слышит.А кто не слышит вышнего веленья,Тому не шлет Создатель исцеленья!
Обморок
Смысл притчи в том, что внезапное и интенсивное духовное воздействие («аромат») может повредить состоянию неподготовленного и, тем более, погрязшего в пороках человека. Таких людей, не готовых к восприятию духовных влияний, суфии не принимали в свои братства.
Д. Щ.
* * *
Здесь содержится важное предостережение: «благоухание» духовности, высшей мудрости и т. п. не должно касаться «обоняния» (т. е. разума и чувств) тех, кто не подготовлен к этому предыдущей жизнью. Человеку, привыкшему к «смраду» злых замыслов и дел, внезапное соприкосновение со святостью и высокой духовностью может только повредить. Вспомним евангельское предупреждение: «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего пред свиньями…» (Матф. 7, 6). Заметим, что сказанное не относится к тем, кто приносит покаяние за свой «зловонный» образ жизни и готов переменить его. Однако ведь в последнем двустишии притчи явно говорится о тех, «кто Правды отвергает аромат», т. е. — не кается в содеянном зле.
М. Х.
Обморок
Кожевник, коему привычен смрад,Пришел на рынок, в парфюмерный ряд.Вдохнул он аромат — и в тот же мигЕго глубокий обморок постиг,И он упал, как мертвый, на видуУ всех, кто находился в том ряду.Один из тех, кто мимо проходил,Сказал, вздохнув: «Так, видно, Бог судил!»Другой, чтоб участить ему дыханье,К его ноздрям поднес благоуханье,Не зная, что такое веществоКак раз и ввергло в обморок его.А третий влить ему пытался в горлоТо, от чего ему дыханье сперло,И, поднося флакон к его глазам,Упорно капал розовый бальзам.Но это все лишь дело ухудшало,И грудь несчастного едва дышала.Сказал сосед: «Мы рядом с ним живем,Давайте его брата позовем!»А брат, что вскоре был на рынок позван,В пути запасся шариком навозным:Он был не только брат, но также друг,И сразу братний разгадал недуг.Когда болезни ведома причина,То действенна бывает медицина.И брату брат рыдающий поднесНавоз, с собой прихваченный, под нос:Кто к смраду приучил свое дыханье,Тому смертельный яд — благоуханье!И брат постиг, что брата с ног свалилаБлагоуханий непривычных сила.Он, жизни дорогого брата ради,От яда подобрал противоядье,И брату стал навоз втирать в виски:Ведь души братьев были так близки!Известно изречение Галена:«Привычное — несет выздоровленье!»И вот, вдохнув привычный дух смердящий,Кожевник ожил, стал дышать все чаще,Ему внезапно стало хорошо,Он зачихал — и обморок прошел!..…Кто Правды отвергает аромат,Того судьба — вдыхать безумья смрад!..
Сторож
Этот рассказ — иллюстрация к одному из важнейших положений суфизма, согласно которому всякое духовное усилие и действие, в том числе обучение ученика той или иной истине, должно быть своевременным, иначе оно теряет смысл.
Д. Щ.
* * *
Существует два типа обучения: обычное — обучение навыкам, и суфийское — применять свои способности в нужное время, в нужном месте и должным образом. Сторож в притче представляет человека, не обученного именно суфийскому пути: он оказался не способным в нужный момент применить свои дарования спасительным для всего каравана образом. Здесь Руми наглядно объясняет, чем суфийский способ воздействия на мир отличается от обычного. Любые навыки, и даже высшие способности, человек может использовать как на благо людям, так и во зло: имеющий дар слова может как остановить кровопролитие, так и призвать к резне. Сторож в притче «дрожал от страха» — т. е. предал интересы всего каравана ради собственного благополучия. Здесь мы опять наблюдаем перевес эгоизма над долгом.