Дорога стального цвета
Шрифт:
— Ничего, — глухо, с хрипотцой сказал Юра. — Ничего. Мы еще встретимся с этой сволочью. Я теперь всякую такую вот сволочь буду метить... чтобы другие узнавали.
Губы его сжались, по тяжелым кулакам прошелся хруст. Даже под рубашкой угадывалось, как вздулись бугры мускулов.
Никто больше не хотел об этом говорить. Молчали.
Нахлынувшая слабость проходила. Отстранившись от забора, Зуб медленно оправил гимнастерку под ремнем, вытер рукавом грязное, загрубелое от пыли и пота лицо.
— Поедешь? — спросил его Юра. Тот кивнул.
—
— Сначала боялся... Пойду я.
— Погоди!
Юра решительно выгреб из кармана все, что там было, и протянул Зубу. Тот, услышав звякнувшую мелочь, испуганно замотал головой.
— Тезка, — устало сказал Юра. — А ну...
В усталом его голосе был и укор, и даже злость. Глаза их встретились. В Юриных — требовательность, в Зубовых — боль. Зуб перевел взгляд на Мишу, на Витю и встретил ту же требовательность.
Он понял, что это не просто деньги. Это в сто раз, может, в тысячу больше и важнее, чем деньги, чем какие-то медяки. Он это понял. И взял.
Дернулся у Зуба подбородок, завыгибались брови. Он отвернулся, чтобы совладать с собой, и не сразу смог сказать «спасибо».
Ребята по очереди пожали Зубу кулак, в котором были зажаты деньги. Витя, грустно улыбнувшись, хлопнул его по плечу, Миша ткнул в грудь, и при этом глаза его стали смеющимися, как и раньше. А Юра сказал, стараясь говорить строго:
— Ты давай не очень... Чтоб целеньким у меня был.
И разошлись, раза два оглянувшись и помахав друг другу истерзанными на платформах руками.
40
В этот день, решил Зуб, можно и не есть. Правда, со времени обеда на штабеле досок прошло порядком времени, однако желудок терпел на удивление спокойно. Работа приморила. А еще встряска свое добавила. Вот желудок и примолк понятливо. А потом Юриных денег немного — рубль двадцать три копейки. Надо растянуть их на несколько дней. Зуб уже убедился, что, не имея билета, невозможно ехать без остановок и всяких пересадок с поезда на поезд.
Садиться на ночь глядя на товарняк он не рискнул. Учен уже. Октябрь — месяц все же осенний, и чем ближе к Сибири, тем становилось прохладнее.
Порою Зуб даже ощущал свежее дыхание этой огромной, загадочной для него земли. С самого детства затвердилось в голове, что Сибирь — край могучий, и люди там — кремень. Среди них нельзя не быть крепким самому. А он, Юрий Зубарев, слюнтяем быть и не собирается. Он все переможет. Сибирь будет ему по плечу.
Дожидаясь очередного пассажирского, Зуб зашел в вокзал, надеясь найти там карту. Хотелось узнать, сколько он проехал, сколько еще осталось. Но карты не было. Тут, в отличие от луковского вокзала, стены берегли.
Зашевелились пассажиры, заперебирали свой багаж. Зуб вышел на перрон.
Поезд подходил как-то устало, словно из последних сил дотягивая до станции. Лязгали откидные люки тамбуров, в дверях появлялись проводницы со свернутыми флажками в руках. Лица всех проводниц были чем-то похожи одно на другое. Должно быть, потому, что их одинаково мало интересовала и станция Бугуруслан, и те, кто сейчас пополнит вагоны. Дорога кого хочешь измотает, даже закаленных проводниц.
Поезд облегченно вздохнул сжатым воздухом и замер. Зуб пролез под вагоном на другую сторону, отошел подальше от поезда и уселся на сложенные штабелем чугунные тормозные колодки. Недалеко от него прохаживался какой-то паренек в кургузом пиджачке, в фуражке с большим сломанным козырьком. В руках он держал плетеную кошелку. Должно, такой же «заяц», как и он сам. Увидев Зуба, паренек пошел в конец поезда. Боится, что ли?
Поезд стоял недолго. Как только он тронулся, паренек в куцем пиджачке со всех ног кинулся к нему и уцепился за поручень. Зуб ухмыльнулся: что за поспешность? Он давно понял, что садиться надо на скорости. Если кому-то и вздумается за тобой погнаться, то сесть следом уже не сможет. Он это по Георгиу-Деж знал. Сдай тогда у него нервишки, сядь он не в последний тамбур, а чуть раньше, то была бы ему крышка.
Зуб нарочно подождал тот вагон, на который сел суетливый паренек. Интересно, что за нужда заставила его ехать без билета? Зуб уже чувствовал над ним превосходство — зеленый, сразу видно.
Прыгнув на подножку и ощутив знакомый рывок поручней, поскольку скорость поезда была уже приличной, Зуб первым делом повернул ручку двери. Открыта. Это то, что нужно. А пока в вагоне делать нечего, пока можно и на крыше проветриться.
Тот паренек с кошелкой уже сидел на гармошке. Когда Зуб поднялся к нему по скобам, он посмотрел на него настороженно и вместе с тем так, словно кто-то решил нахально занять его законное место.
— Здоров! — сказал Зуб, усаживаясь напротив
паренька.
— Здоров.
Хозяин кошелки — щуплый, пучеглазый — продолжал приглядываться к Зубу из-под ломаного козырька. Потом, видимо, решил, что новый пассажир — человек мирный, зла ему не желает. Обычный фэзэушник. На том паренек успокоился и стал глазеть по сторонам.
Бугуруслан остался позади. Сложное чувство оставлял он у Зуба. С одной стороны, тут его обманули так подло, как никогда в жизни не обманывали. А с другой, — в Бугуруслане учатся Юра, Миша, Витя — его новые друзья, с которыми Зуб обязательно должен еще встретиться.
Он дал себе такое слово. Как только приедет на место, сразу напишет этим парням. А потом, может, через несколько лет, поедет работать туда, куда их пошлют после техникума. Хорошо бы где-нибудь в Сибири... Салкина же эти ребята рано или поздно поймают, Зуб в этом не сомневается. Они ему и за себя, и за него отквитают.
Солнце тем временем ушло на покой. Воздух сразу посвежел, хоть днем и стояла теплынь. Пока терпится, нужно ехать на крыше. Там, внизу, его еще успеют погонять.
— Куда едешь? — громко, чтобы перекрыть грохот поезда, спросил он паренька.