Дорога стального цвета
Шрифт:
Витя коренастый и крепкий, с вьющимися волосами. Он почти не поднимал головы. Даже когда останавливался перевести дух, и то смотрел себе под ноги. Однако угрюмым или нелюдимым он не казался. Скорее он был задумчивым человеком.
Парни изредка перебрасывались словом-другим, и было понятно, что они не только учатся в одном техникуме и живут в одной комнате, но и по-настоящему дружат.
— Звонарева уже расхватали, — говорил, например, Миша.
— Ладно, на конспектах выедем, — отвечал Витя.
— Как в прошлый раз? — усмехался Юра.
— Ничего, теперь умнее будем, не засыплемся.
Вот и все разговоры. А Салкин, он и есть Салкин: не может не встрянуть, даже если не поймет, о чем речь.
— Кто, говоришь, засыпался? Кто-то насвистел на вас, да?
Ребята ухмыляются:
— Ты кидай, кидай.
Но у Салкина уже готова новая история из его бродяжьей жизни. Что он бродяга и тунеядец, выходило из его же россказней.
— В наше время, пацаны, можно засыпаться на чем угодно, — опирается он поудобнее на лопату. — Чо, не так? Вот у меня было. На одном вокзале, гляжу, сидит грузин, а рядом — мешков пятнадцать непонятно с чем. Кацо, говорит, помоги, десять рублей плачу. Мало, говорю, даешь, пятнадцать давай. Пятнадцать плачу! Помоги, кацо, в камер хоронений донести. Ну, я как дурак и таскаю эти чувалы. Перетащили, а тут мильтон подходит: ваши документы. И мне: ваши тоже. Грузин — в крик: какую имеешь правду спрашивать? Пока он орал, я боком, боком — и тягу! Вот я и говорю, пацаны, на чем угодно засыпаться можно. А то еще случай был...
— Ты лопатой больше действуй! — не выдержал Юра.
— Слушай, чо ты как надсмотрщик? — вскипел Салкин. — Ты не хочешь слушать, другие хотят.
Он все же замолкает и начинает елозить лопатой по куче гравия. В общем, получается, что разгрузка идет в четыре с половиной лопаты.
Зубу приходится туго. Слишком часто за последние дни его желудок оказывался пустым. И сейчас он словно мешок порожний. Под конец первой платформы лопата порядком его примучила. Если бы съесть чего-нибудь перед работой, хоть ломоть хлеба, то все, наверно, было бы в порядке.
Когда очищали дно платформы от остатков гравия, движения Зуба стали вялыми. Лопата заметно потяжелела. А ведь это только первая платформа, впереди еще четыре. Зуб был почти уверен, что не выдержит.
— Перекур, — сказал Юра.
— Салкин, — прищурил смеющиеся глаза Миша. — Твое время, трепись теперь сколько душе угодно.
— Ты еще пацан, чтобы подначивать меня, — огрызнулся тот.
— А ты не стесняйся, — усмехнулся Юра. — Трави пар.
Салкин насупился и молчал.
Они улеглись на штабеле занозистых досок, постелив на них рубахи. Салкин возлежал на своем затасканном пальто.
Юра внимательно присмотрелся к Зубу:
— Ты никак побледнел.
Зуб пожал плечами.
Приподнявшись на локте, Миша тоже стал его разглядывать, потом сказал:
— Не поел, наверно. Теперь все смотрели на Зуба.
— Чего молчишь, тезка? Ел?
— Ел... ночью.
Юра помедлил, потом с решительным видом сел на досках.
— Надо всем чего-нибудь порубать. Сбрасываемся по полтиннику.
Он полез в карман, отсчитал рубль с полтиной и потряс монетами.
— Салкин!
— Чо?.. Ага, щас.
Салкин достал из заднего кармана штанов красивый, разрисованный сказочными птицами кошелек, какие бывают у фасонистых дам, и вытряхнул из него монеты. Отсчитал, сколько надо, а остальное ссыпал назад.
— На развод еще осталось,— протянул он монеты.
Зуб готов был сквозь землю провалиться вместе со штабелем досок. Он уже не был бледным. Уши и щёки пылали. Угнув голову, он напряжённо ждал, когда рука протянется к нему. Такого позора он не помнил.
И рука к нему протянулась. Но в ту же секунду опустилась. Вид у Зуба был такой, что его и спрашивать ни о чем не надо. Ни слова не говоря, Юра снова полез в карман. Видя, как забеспокоился его тезка, как открыл рот, не зная еще, что сказать, он бросил:
— Молчи, тезка, свои люди... Миша, у тебя ноги длинные.
— Давай я! — оживился вдруг Салкин.
Он вскочил и быстро натянул пальто. Юра отдал ему деньги.
— Хлеба побольше.
— Да знаю я! Чо хромать учишь, я и на ту и на другую ногу умею.
— Тогда хромай. Пальто зачем надел?
— А я, может, хроник. Мне, может, остужаться нельзя.
Салкин ушел, а ребята заговорили о всяких своих делах, об учебе. Говорят они между собой, но в то же время и Зуба не забывают, вроде как и для него рассказывают. Тот, конечно, чувствовал, что они стараются загладить неловкость, и был им очень благодарен. Вот это, думал он, настоящие ребята, век бы с ними не расставаться.
Длинный Миша оказался веселым и остроумным парнем. Он рассказывал, как однажды наобум пошел сдавать экзамен в техникуме, какую нес ахинею и как его за эту ахинею прогнали с позором, велев подготовиться как следует. Чувствовалось, он рассказывал об этом не первый раз, но всем было смешно.
Из разговоров Зуб понял, что Юра не так давно отслужил в армии, был там сержантом. Он и не удивился этому. Он, может, удивился бы, отслужи Юра рядовым все три года.
Витя стал расспрашивать Зуба, кто он, откуда, и тот мало-помалу рассказал. И получилось это так, словно он рассказывает давным-давно знакомым ребятам, от которых было бы глупо и не по-товарищески что-либо скрывать. Потому что, как Юра сказал, люди они свои.
— Досталось же тебе на орехи, — покачал головой Юра.
Миша подмигнул Зубу:
— Ничего, правда? Деньги получишь, веселее поедешь.
Пришел возбужденный чем-то Салкин. С прибаутками, в которых было мало смысла и много мата, он выложил на доски две буханки хлеба, колбасный сыр, десяток помидоров, пучок лука. Достал из кармана и с подчеркнутой аккуратностью поставил солонку, какие бывают в столовках.
— Спёр?— глянул на него Юра.
— Сама за мной увязалась,— осклабился Салкин.— Я ей: кыш! А она, зараза, бежит и бежит. А чо, пригодится.
Потом он отступил шага на три , сделал руками театральный жест и азартно, с каким-то блатным выговором заорал:
— Ну, деятели, а за это еще раз скинемся! Опля! И выхватил из кармана пальто бутылку водки.
Он стоял с этой бутылкой на вытянутой руке и улыбался так широко, словно сейчас должна грянуть буря аплодисментов.
Аплодисментов, конечно, не было, и лицо Салкина начало вытягиваться в мину недоумения.
— Чо такое, пацаны? Желудки? Язвы?
— Желудки в порядке, — за всех ответил Юра. — Ты ее сам высосешь, когда закруглимся.