Дорога в 1000 ли
Шрифт:
На словах Клавдии про родителей юная девчушка, на которой из одежды остались всего-то клочья юбки и кофты, закрыла лицо ладонями и зарыдала. Иван обнял её за плечи, она обхватила его руками, прижалась головой к груди и даже застонала. У Ивана дрожь пробежала по всему телу. То ли от сочувствия, то ли ещё от чего-то непонятного. Вспомнились кусты на горе, где они с Цзинь миловались. Он даже головой тряхнул, чтобы выбросить ненужные сейчас воспоминания.
– Их убили-то из-за неё, – продолжила бывшая повариха. – Китайцы на красоту позарились, а отец с матерью заступились. – Она
– Лады! – сказал подхорунжий. – На-конь! Остальное доскажете в лагере.
Казаки вскочили в сёдла. Женщин Трофимов и Паршин посадили за спину, а Иван девочку – впереди себя. Она снова обняла его, прижалась, положив голову ему на грудь, и затихла.
Коней опять пустили рысью. Иван правой рукой держал поводья, а левой прижимал Настю к себе, чтобы её меньше трясло, и ему казалось, что он слышит, как бьётся девичье сердечко. Ему было невыносимо жаль это маленькое хрупкое существо, так доверчиво прильнувшее к его груди, перекрещенной ремнями портупеи; он боялся, что пряжки ремней поцарапают нежную кожу её лица, и старался шевелиться как можно реже. И ещё он думал, куда же теперь, после смерти родителей, подастся эта несчастная девочка, и жалел, что им надо идти к неведомому Сунгари, а не к родному Благовещенску, где их семья обязательно приютила бы сироту, где Цзинь и Еленка стали бы её подругами, а одинокая бабушка Татьяна назвала бы Настю своей внучкой…
Утром следующего дня Саяпин и Вагранов собрали на совет представителей всех групп, слившихся в единый караван-отряд. Надо было решить, что делать: брать станцию с боем, чтобы потом двигаться к Сунгари по железной дороге, или обойти, как и прежде, стороной и выйти к мосту уже на последнем разъезде.
Девушки подробно рассказали совету всё, что знали и видели. Паровоз на станции был в рабочем состоянии, вагоны – тоже. Повстанцы разгромили всё оборудование, но транспорт не тронули: по всей видимости, он нужен для каких-то важных целей.
– На Сунгари пойдут, – уверенно заявил Василий Вагранов, и никто не возразил: ясно было, что он прав.
Клавдия Кутепова повторила, что солдат и боксёров на станции очень много, наверное, больше тысячи. Вооружены разными ружьями, копьями, топорами на длинных ручках, мечами и саблями. Ведут себя как бандиты: грабят всё, что попадётся на глаза. Растащили столовскую утварь и запасы продуктов, а когда они с Василисой попытались грабителей урезонить, те схватили их и хотели сразу убить, но кто-то, похоже, офицер, остановил расправу.
– Я немного понимаю по-китайски, – сказала Клавдия. – Он сказал что-то вроде «Дураки! Вечером их можно разыграть». Они давай хохотать. Поржали и заперли нас в сарае. А потом привели и Настю. Она, бедная, чуть ума не лишилась, когда у неё на глазах отца и мать забили палками до смерти.
На несколько минут повисло молчание: после таких слов трудно было возвращаться к деловому разговору. Однако за спиной у каждого представителя были жизни доверившихся им людей, поэтому долго скорбеть было просто непозволительно.
– А какие
– Наши возможности невелики, – ответил Фёдор Саяпин. – Мои сорок семь казаков и сто двадцать восемь стражников. Трофейного оружия хватит ещё на полсотни человек. Итого двести двадцать пять бойцов. А вот патронов мало, примерно десяток на ствол. Но у нас есть пулемёт, гранаты и желание поскорей попасть в Сунгари, причём без потерь. Неожиданной атакой можем прогнать весь бандитский сброд…
– Прогнать – этого мало, – возразил седовласый поручик из стражников, Фёдор не запомнил его фамилии. – Пока наш обоз погрузится в вагоны, уйдёт несколько часов, надо будет держать оборону, потому что повстанцы вернутся, станция им нужна. Допустим, людей хватит, сомнительно, конечно, но – допустим. А боезапаса – нет! Десяток патронов на винтовку в обороне – мизер!
Фёдор не нашёлся, что ответить, остальные тоже молчали. Прошла тягостная минута, встал Василий Вагранов.
– Мы не можем рисковать гражданскими людьми и тем более семьями с детьми, – сказал он. – Пойдём, как и раньше, окольным путём. На разъезде у моста выйдем на железную колею и по ней перейдём реку.
– Мозно саказать? – поднял руку Лю Чжэнь, которого тоже позвали на совет как главу китайских рабочих.
– Говорите, господин Лю, – кивнул Вагранов.
– Китайские возиницы не хотят в Сунагали. Боятся: цюани потом отобелут повозоки и лошадок. Плосят отпустить сейчас домой.
– До Сунгари ещё полста вёрст, не меньше, – сказал Вагранов. – И что, возницы хотят, чтобы люди пятьдесят вёрст несли детей и вещи на руках?
– Они хотят, – вмешался Дмитрий Вагранов, который тоже присутствовал на совете, – чтобы нас всех убили, а наше имущество отдали им.
– С чего ты это взял?! – неприятно удивился старший брат. – Не все же китайцы ненавидят русских.
– Ненавидят не все, – согласился Дмитрий, – но о своей выгоде пекутся все. И Лю Чжэнь не исключение, и Коля Лань, хоть он и полукитаец.
– Ну ты загнул! Между прочим, среди русских выгодоискателей тоже хватает.
– А кто спорит? Но о наших можно поговорить в другое время и в другом месте, а сейчас стоит вопрос жизни или смерти для полутысячи человек, считая малых деток, – из-за трёх десятков возниц, которые пошли с караваном, чтобы получить обещанных лошадей. Им наплевать, что будет с нами, они сами помогут отрезать головы и вспарывать животы женщинам и детям, лишь бы заполучить желаемое.
– Что ты предлагаешь? – прервал Василий яростную речь брата. – Мы даже не можем отправить их восвояси, потому что найдутся среди них те, кто сразу же побежит к боксёрам, чтобы сообщить о нашей беззащитности.
– Расстрелять их и вся недолга, – пробурчал Прохор Трофимов. – Мало они наших побили!
– Эти никого не побили, – жёстко сказал Фёдор. – Расстрел невиновных – позор для казака!
– Для стражников – тоже, – добавил седой поручик. – И пленных не расстреливают, если кто не знает.