Дорога в 1000 ли
Шрифт:
– Расклеено в разных местах: в Китайском квартале, на дверях китайских магазинов и мастерских, – лаконично пояснил полицеймейстер. – Из-за обстрела поначалу не обращали внимания, а потом кто-то сказал, что это – указание китайцам, что им делать, когда начнётся вторжение и во время грабежа.
– С этого надо было начинать, – рассердился губернатор. – А когда ожидается вторжение?
– Говорят, в ночь с третьего на четвёртое.
– Говорят, говорят! Не могли сыскать переводчика?!
Батаревич развёл руками.
– Понятно. И мой Чжан тоже сбежал. В общем, так. Немедленно форсируйте сбор китайцев и отправку их из города. Пошлите казаков на Маркову дорогу, чтоб вернули беглецов, проведите облавы и обыски. И ещё, крайне важно: нельзя допустить малейшего пожара. Пожар сработает для вторжения как спусковой крючок. Поэтому, Леонид Феофилактович, разошлите по всем дворам посыльных с приказом не топить печи. Три-четыре дня потерпят, посидят на холодном.
26
То ли у китайцев появились новые пушки, то ли их артиллеристы научились стрелять, но утром 3 июля гранаты, выпущенные из Сахаляна, стали рваться в северной части города, и одна из них упала во дворе Саяпиных. Выглянувшие из летника Арина Григорьевна и Еленка застыли от ужаса, глядя, как крутится и шипит, разбрызгивая огненно-дымные капли, чугунный шар.
Не растерялся дед Кузьма. Он, как обычно, с утра пораньше возился в завозне с какими-то поделками. У него там были и верстак, и щит с различными инструментами, и большой ящик с песком, на случай пожара. Пригодился песок и сейчас. Кузьма зачерпнул его большой совковой лопатой и засыпал смертельно опасный снаряд. А потом для надёжности накрыл ещё одной порцией золотистой зейской россыпи.
Горка пару раз шевельнулась и затихла.
– Ну вот и всё, – ухмыльнулся дед. – А вы, дурёхи, испужались!
– Дед, ты – герой! – Еленка повисла на шее старика.
Впрочем, стариком Кузьму не мог назвать никто: борода буйно-рыжая с редкими просверками седины и такая же шапка волос на голове, плечи широченные, никакой тебе согбенности, руки с большими ладонями и крепкими пальцами, что ухватят – не вырвешь. Какой уж тут старик!
Арина тоже осторожно подошла, носком обувки, кстати, сшитой Ван Сюймином, потрогала песочную кучку, покачала головой:
– И как ты-то, папаша, не испужался?
Кузьма вдруг захохотал, открыв полный рот желтоватых от табака зубов:
– Дык я, Ариша, стоко их перевидал! Не сочтёшь! Мы с братальником Гриней, тятькой твоим, бывало, хватали их и взад, к вражинам, швыряли.
Хохот его, казалось, безмятежно-заразительный, вряд ли был подходящим к случаю; дед понял и оборвал себя столь же неожиданно, как и начал. Арина тоже засмеялась, но смех её был дрожащий, мелко перебитый льдистыми осколками страха:
– Шутник ты, папаша…
Еленка изумлённо переводила взгляд с матери на деда и обратно, хотела что-то сказать, но тут за воротами послышался непривычный шум, грубые окрики: «Шевели копытами, косорылый!», «Куды побёг?! Стоять, растудыть твою!», «Чё уставился, косыга?! Нагайки захотел?!» – и Еленка бросилась к калитке. Распахнула её и обомлела, поскольку прежде ничего подобного не видела: по улице шла толпа китайцев – мужчины, женщины с детьми, старики – их то ли охраняли, то ли гнали четыре верховых казака и несколько солдат.
– Маманя, деда, гляньте сюды! – позвала она. – Это чё ж деется-то?!
Дед и мать подошли и встали за её спиной.
– Началось! – сказал дед и задышал тяжело, с присвистом.
Это означало только одно – подъесаул Саяпин закипает, – и ничего хорошего не сулило. Еленка помнила всего один случай, когда дед гневался. В тот день утонул старший брат Петрик, а Ванька не смог его спасти: оказалось, что он плавать не умел. Петрика унесло течением аж ниже устья Зеи, рыбаки случайно выловили. Отец хотел Ваньку выпороть, а дед как взбеленился, схватил нагайку и отца отхлестал – за то, что не научил сына плавать. Потом они оба сидели на скамье, курили и молча плакали. А маманя, баба Таня и Еленка лили свои слёзы в летней кухне. Еленке было всего-то пять годков, но она помнила тот день, словно это случилось вчера, и не сразу, но поняла, что дед не терпел несправедливости. А отец после этого очень быстро научил плавать и Ваньку, и Еленку. И Ванька учил плавать – мелких ребятишек, а недавно Цзинь и Сяосуна.
– Папаша, не заводись, – негромко сказала Арина Григорьевна. – Всё делается правильно. Так надо.
– Дык дети там, старики… – Дед задышал ровнее, но не успокоился, порывался выйти на улицу, но Арина не пускала:
– Разберутся. Бомба к нам не с неба упала.
Один из верховых казаков, заметив их, направился к калитке, поигрывая нагайкой, неизвестно, с какой целью: то ли прогнать нежелательных зрителей, то ли попросить водицы испить. Подъехал и узнал деда, одного из немногих в Благовещенске, кто был обласкан самим графом Муравьёвым-Амурским.
– Кузьма Потапович, ваше благородие, здравия желаю! Чем-нито интересуетесь?
– Куды вы их гоните? – вместо деда спросила Еленка.
– Мы их не гоним, милая барышня, а сопровождаем к месту общего сбора.
– Это – куды? – через голову Арины спросил Кузьма.
– На лесопильню Мордина, – ответствовал казак, всё так же поигрывая нагайкой.
– А чё ж с ними так бесцеремонно?
– Они с нами тож не больно-то церемонятся, – кивнул казак в сторону Амура, откуда шёл непрерывный артиллерийский гул и доносились разрывы.
– Ладно, соберёте, а чё опосля? – не унимался дед.
– Опосля, согласно указанию атамана, отправим на ихний берег. – Верховой оглянулся на колонну, которая уже полностью миновала усадьбу Саяпиных. – Извиняйте, ваше благородие, служба! – И лёгкой рысью пустился догонять ушедших.
Арина и дед переглянулись.
– Ваны! – воскликнули они одновременно.
– Ну-ка, унучка, – заторопился Кузьма, – слётай к Ванам, проведай, чё там и как. Скажи Сюймину, пусть к нам перебираются, от греха подальше. Этот сбор добром не кончится: грабежи начнутся, а то и убивства. Народ жутко обозлён обстрелами и отыграется на неповинных. Беги, беги, Еленка! А я к генералу схожу: может, весточка из Сунгари пришла.