Дорога в снегопад
Шрифт:
Они вышли на Остоженку и зашли в абсолютно пустой «Кофе-Хаус». За окном, на которое падали и меланхолично сползали дождевые капли, безучастно стоял ее серый «Лексус», и в темном салоне, как в шкатулке, хранился запах ее жизни.
Они сидели напротив друг друга, он смотрел на ее руки, на кожу вокруг глаз и представлял, как это могло бы быть. Резко, отчетливо в пустом помещении раздался сигнал ее мобильного телефона. Звонил Митя узнать, где она так поздно. «С Аней Кедис, скоро буду», – успокоила она недрогнувшим голосом, и Алексей поразился этому чисто женскому природному
– А вот с Митей ты не дрался, – вдруг сказала она, отложив телефон.
Тоска изобразилась на лице Алексея. Он зачем-то взял блестящую ложечку и стал побалтывать ею в чашке, возмущая благородную коричневую поверхность кофе.
– Ты отдал меня ему, – опять сказала Кира с деланой обидой, но именно так, чтоб эта искусственность была видна.
– Ты не вещь, чтобы тебя можно было кому-то отдать. Ты сделала такой выбор. Вот и все. Я уступил.
На подоконнике лежала забытая кем-то газета, которую не успели убрать официанты. Один из заголовков сообщал, что российские рафтеры пропали в Синьцзяне, в Северо-Западном Китае. На полосе имелась и схема этих мест и были отмечены города с какими-то сказочными, неслыханными названиями. Он задержал глаза на схеме, и Кира тоже стала смотреть туда. Читать было не очень удобно, так как газета лежала косо и на самом краю, но ни он, ни она не сделали даже попытки придать ей более приемлемое положение, точно это было частью какой-то игры, в которую играли по умолчанию и правила которой нужно было угадывать.
– Карашар, Ка-ра-шар, – повторила она несколько раз. – Кашгар. Знаешь, где это?
Он кивнул.
– Я уже где-то слышала эти названия.
– Где?
– А, – она легкомысленно взмахнула рукой, – не знаю. В новостях, что ли. Прицепилось. Каш-гар. Такла-Макан, Та-кла-Ма-кан. – Она прислушалась к этим словам. – Уехать бы…
– Там еще есть город, – заметил он, – с красивым названием Хотан.
– Вот куда-нибудь туда. Чтоб никакой Европы. Сидеть под горой и смотреть на ее сахарную вершину. Есть виноград. Бродить по узким улочкам, вздымая розовую пыль. Встретить там Ходжу Насреддина… Боже, как тяжело.
Он подумал, что так сказать – «Боже, как тяжело» – могла только она сегодняшняя, а та девушка, которую он знал когда-то, не сказала бы так ни за что. Однако время идет, и вместе с ним к нам приходят слова наших матерей, оно приносит слова наших отцов. Время, приносящее чужие слова, которые предназначены для того, чтобы стать нашими. Время, которое идет. Которое возвращает то, что принадлежит нам, даже если его об этом не просишь.
Но он задавил в себе это мстительное чувство.
– А что, – повернул он к себе газету со статьей о пропавших рафтерах, – поедем, посмотрим, как люди живут?
Кира подняла на него глаза, и непонятно было значение ее взгляда. Так смотрят и на детей, и на умалишенных, и просто так, думая о чем-то своем. Но еще и тогда, когда мысль собеседника внезапно захватывает своей неожиданностью и ровно, красиво распускается в сознании слушающего.
– С Митей не надо было драться, – сказал Алексей, когда они вышли из кафе и встали с разных сторон машины. – Не знаю, понятно ли тебе, но
– Да нет, я понимаю, – сказала Кира, садясь за руль и устремляя прямо перед собой свои янтарные глаза, волшебство которых скрадывал недостаток освещения в салоне. – У меня рюкзака нет, – сказала еще она. – Одни чемоданы.
Дознаватель приглашал в среду к одиннадцати ноль-ноль. Несмотря на то что рана на ноге еще давала о себе знать, Алексей вызвал такси и прибыл на встречу в УВД «Ломоносовский» точно в назначенное время. В кабинете, обычным украшением которого служили два портрета – президента Путина и министра внутренних дел, Алексея ожидал худенький, совсем молоденький, но самоуверенный человек. Самоуверенность эта выражалась прежде всего в той неторопливости, с которой он проживал на глазах посетителя каждую отмеренную ему секунду, ни на мгновение при этом не сомневаясь, что это не ему кто-то отмеряет их, а это он сам достает их по своему разумению и по собственной нужде из стального сейфа с винтовой ручкой, покрашенного серой краской казенных разлук.
Алексей, опираясь на костыль, приблизился к столу, вручил дознавателю повестку, после чего получил приглашение присесть на железный стул, обитый бордовым дерматином.
– Ну что ж, – сказал дознаватель, – вот вам ручка, вот бумага, и просьба описать все как было. От первого лица, конечно, и, по возможности, точнее.
Описание происшествия заняло у Алексея не более десяти минут. Все это время дознаватель листал бумаги, подшитые в какую-то папку, и этот звук мешал Алексею и раздражал его.
– Работаете, значит, господин Фроянов в Эдинбургском университете? – спросил дознаватель, поворачивая к себе лист, исписанный Алексеем.
– Именно так. – Алексей не счел нужным уточнять название организации, в которой он трудился.
– Почему набросились на гражданина Умарова?
Алексей даже опешил от такого вопроса, но быстро овладел собой.
– Там же я все написал, – удивился он, кивнув на объяснительную.
– Это хорошо, что написали, – мягко сказал дознаватель, откладывая бумаги. – А я вопрос задал.
Алексей пожевал губами. Он уже корил себя за столь точное исполнение закона.
– Гражданин Умаров приблизился ко мне на расстояние, угрожающее моим чести и достоинству. На предупредительные замечания не реагировал, поэтому и получилось как в том анекдоте: упал на мой нож, и так семь-восемь раз. Точнее, наткнулся на мой кулак.
– Шутите? – покривился дознаватель. – А у гражданина Умарова, между прочим, папа в правительстве Республики Ингушетия не последний человек.
– Хм, а у меня дырка в ляжке двенадцать миллиметров.
– Двенадцать, не девять? – удивился дознаватель, но тоном, оставляющим все же сомнения в намеренной издевке. – В общем, Умаров утверждает, что вы набросились на него без причины.
– Слушайте, – сказал Алексей раздраженно, он начал уже уставать, – к чему эти разговоры? Умаров, или как его там, прицепился к девушке, она звала на помощь.
– Вот и надо было вызвать сотрудников милиции.