Дорога в Вудбери
Шрифт:
– Видишь, Боб… Само нутро этих парней, которое заставляет их идти на такое вот тупое дерьмо, сделает их суперзвездами на арене.
Губернатор навис над Стинсоном, и тот поднял свое залитое соплями лицо.
– Они не понимают этого, Боб. – Губернатор направил дуло пистолета прямо на Стинсона. – Но они только что сдали первый экзамен школы гладиаторов. – Он серьезно посмотрел на узника: – Открой рот.
Стинсон икнул от рыданий и ужаса и на последнем дыхании выдавил из себя:
– Нет, пожалуйста…
– Открой рот.
Стинсон все же смог разжать челюсти. Стоя в дверях на другом конце камеры, Боб Стуки отвернулся.
– Видишь, Боб… – произнес Губернатор, медленно засовывая ствол в рот узника. Камера погрузилась в тишину: двое других мужчин наблюдали, ужасаясь, но не в силах отвести взгляд. – Покорность… смелость… глупость. Не это ли девиз бойскаутов?
Неожиданно Губернатор убрал палец с курка, вытащил дуло изо рта рыдающего мужчины, развернулся и, хромая, пошел к выходу.
– Что там говорил Эд Салливан? Вот это будет шо-о-оу!
Напряжение в камере постепенно спало, подобно тому, как сдувается воздушный шарик, и там воцарилась звенящая тишина.
– Боб, будь добр… Окажешь мне услугу? – пробормотал Губернатор, проходя мимо изрешеченного пулями тела мастер-сержанта артиллерии Трея Баркера. – Приберись тут… Но не уноси останки этого ублюдка в крематорий. Тащи их в госпиталь. – Он подмигнул Бобу: – Атам уж я с ними разберусь.
На следующий день ранним утром, еще до рассвета, Меган Лафферти, обнаженная, замерзшая и безучастная, лежала на сломанной койке в темноте неряшливой квартиры-студии – личных покоев какого-то охранника, имени которого она не помнила. Денни? Дэниэл? Прошлым вечером Меган была слишком обдолбана, чтобы имя осело у нее в голове. Теперь стройный молодой парень с вытатуированной между лопаток коброй с ритмичным остервенением толкал ее, заставляя койку скрипеть и скрежетать.
Меган отогнала подальше любые мысли, смотрела в потолок, сосредоточившись на мертвых мухах, накопившихся в плафоне люстры, и пыталась вытерпеть ужасные, болезненные влажные фрикции мужчины, который снова и снова входил в нее.
В комнате была эта койка, ветхий комод, изъеденные молью занавески, висевшие на открытом окне, куда время от времени задувал декабрьский ветер, и множество стопок из ящиков, набитых припасами. Некоторые из этих припасов уже были обещаны Меган в обмен на секс. На дверном крючке она заметила нитку с нанизанными на нее мясистыми предметами, которые поначалу приняла за сухие цветы.
При ближайшем рассмотрении, однако, цветы оказались человеческими ушами – скорее всего, трофеями, срезанными с ходячих.
Меган пыталась выкинуть из головы последние обращенные к ней слова Лилли, которые девушка произнесла накануне вечером, стоя у горящего в бочке из-под масла костра. «Это мое тело, подруга, а времена, черт возьми, отчаянные», – рационально объясняла свое поведение Меган. Лилли ответила с отвращением: «Я лучше умру с голоду, чем буду сношаться за еду». А затем Лилли официально раз и навсегда положила конец их дружбе: «Мне все равно, Меган. Хватит, все кончено, я больше не хочу иметь с тобой ничего общего».
Теперь слова эхом отдавались в огромной, глубочайшей пропасти в душе Меган. Эта дыра годами зияла внутри нее, представляя собой необъятный вакуум тоски, бездонный колодец ненависти к самой себе, выкопанный еще во времена ее юности. Она никогда не могла заполнить эту расселину боли, и теперь чумной мир открыл ее, как гнойную незаживающую рану.
Меган сомкнула веки и стала представлять себе, как погружается в глубокий темный океан, но вдруг услышала какой-то шум.
Ее глаза мгновенно раскрылись. Звук шел из окна – тихий, но все же ясно различимый в предрассветной декабрьской ветреной тишине, он эхом разносился над крышами: двое шли крадучись – парочка горожан куда-то пробиралась во тьме.
К этому моменту парень с коброй на спине устал от тягомотного спаривания и соскользнул с тела Меган. Он пах засохшей спермой и застоялой мочой, дыхание его воняло. Как только его голова коснулась подушки, послышалось сопение. Меган осторожно вылезла из постели, постаравшись не разбудить отключившегося клиента.
Она тихо прошла босиком по холодному полу и выглянула в окно.
Город дремал в серых сумерках. В тусклом свете вырисовывались силуэты труб и вентиляционных шахт на крышах зданий. В предрассветной дымке едва виднелись две фигуры, кравшиеся к дальнему углу западного ограждения. Дыхание их клубилось в холодном воздухе. Одна из фигур возвышалась над другой.
Две призрачные фигуры задержались на углу баррикады в ста пятидесяти ярдах от Меган, и она сперва узнала Джоша Ли Хэмилтона, а затем и Лилли. Меган охватила волна меланхолии.
Когда двое исчезли за оградой, Меган, почувствовав потерю, опустилась на колени и тихо проплакала в вонючей темноте, казалось, целую вечность.
– Бросай его сюда, куколка, – прошептал Джош, смотря на Лилли, которая балансировала на гребне ограды, перекинув одну ногу, а другой стоя на планке. Джош очень переживал из-за дремавшего в кабине бульдозера в ста ярдах к востоку от них ночного стражника, обзор которого был ограничен массивной веткой дуба.
– Лови.
Лилли неуклюже сбросила с плеча рюкзак и перекинула его через ограду Джошу, который поймал его. Ранец весил как минимум десять фунтов. В нем лежали короткоствольный револьвер Джоша, кирка со складной рукояткой, отвертка, несколько шоколадок и две пластиковые бутылки с водопроводной водой.
– Теперь аккуратно.
Лилли перелезла через ограду и спрыгнула на твердую землю с другой стороны.
Они не стали терять времени и задерживаться на окраине города. Солнце вставало, и они хотели оказаться вне поле зрения ночного стражника, прежде чем Мартинес с ребятами проснутся и вернутся на свои посты. Джош чувствовал, что в Вудбери творилось что-то неладное. Казалось, его услуги ценились на рынке все меньше и меньше. Накануне он перевез, должно быть, три тонны панелей ограждения, но мясник Сэм все равно утверждал, что у Джоша висит непогашенный долг, что он использует бартерную систему себе во благо и что не отрабатывает весь бекон и фрукты, которые получает.
И это только добавило Лилли и Джошу причин ускользнуть из города и проверить, смогут ли они сами раздобыть припасов.
– Далеко не отходи, куколка, – сказал Джош и повел Лилли к кромке леса.
Поднималось солнце, и они старались держаться в тени, идя по границе огромного кладбища, раскинувшегося по левую руку. Над могильными камнями времен Гражданской войны клонились древние ивы, и в призрачном свете раннего утра место казалось жутким и заброшенным. Многие памятники повалились набок, некоторые могилы были разрыты. Кладбище заставило волоски на шее Джоша зашевелиться, и он вместе с Лилли поспешил скорее прийти на пересечение Мэйн и Кэньон-драйв.