Дорога в Вудбери
Шрифт:
Голос ее был низким и хриплым со сна и с похмелья.
Ответом ей стал лишь шорох ветвей. Она глубоко вздохнула.
– То, как я поступала… как относилась к тебе… я этим не горжусь. – Она тяжело сглотнула, стараясь не заплакать. Ее захлестывала печаль, но Лилли отгоняла слезы. – Я просто хотела, чтобы ты знал… ты погиб не зря, Джош… Ты научил меня кое-чему очень важному… Ты изменил мою жизнь.
Лилли смотрела вниз, на грязно-белый песок под ее коленями, и отказывалась плакать.
– Ты научил меня больше никогда не бояться, – пробормотала она самой себе, земле, холодному ветру. – Теперь мы лишены такой роскоши… поэтому сейчас… я готова.
Ее голос сорвался, и она еще долго стояла на коленях, не замечая, что правой рукой вцепилась в свою ногу так крепко, что до крови расцарапала кожу прямо под джинсами.
– Я готова…
Приближался Новый год.
Однажды ночью, охваченный зимней меланхолией, человек, известный под именем Губернатор, закрылся в задней комнате своей квартиры на втором этаже с бутылкой дорогого французского шампанского и оцинкованным контейнером, полным всяческих человеческих органов.
Крошечный зомби, прикованный к стене прачечной, задергался и захрипел при виде него. Когда-то ангельское личико девочки теперь было испещрено трупными пятнами, кожа ее была желтой, как заплесневевший сыр, а губы обнажали ряды почерневших молочных зубов. В прачечной с потолка свисали лампочки, видна была изоляция из стекловолокна и воняло грязью, прогоркшей смазкой и плесенью, а теперь еще и смрадом, идущим от мертвеца.
– Успокойся, милая, – тихо пробормотал человек с несколькими именами и сел на пол напротив нее, поставив бутылку с одной стороны от себя, а контейнер – с другой. Вытащив из кармана латексную хирургическую перчатку, он надел ее на правую руку. – У папочки есть для тебя кое-что вкусненькое, чтобы ты была сытой и довольной.
Он выловил из контейнера красновато-коричневый кусок и кинул его зомби.
Маленькая Пенни Блейк рванулась к человеческой почке, которая с чавкающим звуком приземлилась прямо перед ней, и цепь, звякнув, натянулась. Девочка взяла орган обеими руками и стала пожирать его с диким остервенением, пока кровавая желчь не потекла сквозь ее пальчики и не окрасила ее лицо следами, по консистенции напоминавшими шоколадный соус.
– С Новым годом, милая, – сказал Губернатор и принялся за пробку шампанского. Она не поддавалась. Он надавил на нее большими пальцами, и в конце концов раздался хлопок, и через край на старую плитку полилась золотистая пена. Губернатор понятия не имел, правда ли был канун Нового года. Он знал, что этот день приближался… Вполне возможно, он настал как раз сегодня.
Губернатор смотрел на лужу шампанского, которая разливалась по полу. Пенные потоки превращались в тонкие ручейки. Мыслями он унесся в былые времена, к новогодним празднествам его детства.
Тогда он месяцами ждал Нового года. А потом, в Уэйнсборо им с приятелями тридцатого числа доставляли целую свинью, и они начинали жарить ее на медленном огне позади дома его родителей, обложив очаг кирпичами, как на гавайской вечеринке, – и праздновали два дня. Всю ночь напролет играла местная блюграсс-группа «Клинч Маунтин Бойз», и Филип доставал отличную травку, и они веселились все первое января, и Филипу обязательно перепадало, и он прекрасно проводил время с…
Губернатор моргнул. Он не мог вспомнить, кто так проводил новогодние вечера – Филип Блейк или же Брайан. Он не мог понять, где кончался один брат и начинался другой. Он смотрел в пол, моргал и в шампанском видел тусклое, мутное, искаженное отражение собственного лица. Усы-подкова были черны как смоль, а глубоко посаженные глаза мерцали искрами какого-то безумия. Он смотрел на себя и видел, как на него смотрит Филип Блейк. Но что-то было не так: Филип мог разглядеть еще и призрачный слой, наложенный поверх его лица, бледный, испуганный образ по имени Брайан.
Тихие, искаженные звуки трапезы Пенни отошли на второй план и стали практически неразличимы, как только Филип сделал первый глоток шампанского. Терпкая жидкость обожгла его горло и холодным потоком устремилась вниз по пищеводу. Вкус напомнил ему былые времена. Он напомнил ему праздники, семейные посиделки, встречи родных и близких после долгих разлук. И сердце его облилось кровью. Он понимал, кем был: Губернатором, Филипом Блейком, человеком, который делает дела.
Но.
Но…
Брайан заплакал. Он выронил бутылку, и на плитку вылилось еще больше шампанского, которое потекло прямо к Пенни, не замечавшей невидимой войны, происходившей в этот момент в голове ее опекуна. Брайан закрыл глаза. Слезы полились из-под его век и потоками заструились по лицу.
Он плакал о тех новогодних праздниках, которые остались в прошлом, о счастливых моментах, разделенных с друзьями… и братом. Он плакал о Пенни и о ее печальном состоянии, в котором винил сам себя. Он никак не мог избавиться от картинки, которая всегда стояла перед его внутренним взором – от образа Филипа Блейка, лежащего холодной, окровавленной грудой рядом с девочкой у кромки леса к северу от Вудбери.
Пока Пенни ела, чавкая и причмокивая мертвыми губами, а Брайан тихо всхлипывал, с другого конца комнаты послышался неожиданный звук.
Кто-то стучал в дверь Губернатора.
Звук заметили не сразу. Он раздавался сериями коротких ударов – осторожных, неуверенных – и продолжался довольно долго, прежде чем Филип Блейк понял, что кто-то стоит в коридоре и барабанит в его дверь.
Кризис личности тут же миновал, и разум вернулся к Губернатору столь же стремительно, как включается электричество после аварии.
Именно Филип поднялся теперь, снял хирургические перчатки, отряхнулся, вытер влажный подбородок рукавом свитера, натянул высокие сапоги, откинул с глаз длинные иссиня-черные пряди, обуздал свои чувства и вышел из прачечной, заперев за собой дверь.
Именно Филип пересек гостиную своей фирменной важной походкой. Сердцебиение его замедлилось, легкие наполнились кислородом, сознание полностью вернулось в режим Губернатора, взгляд стал ясным и резким. Филип открыл дверь, когда постучали в пятый раз.
– Какого черта может быть так важно в это время, что нельзя было…
Не вполне узнав женщину, стоявшую за дверью, Губернатор осекся. Он ожидал увидеть кого-то из своих людей – Гейба, Брюса или Мартинеса, – которые пришли сообщить ему о каком-нибудь незначительном пожаре, который нужно было потушить, или об очередной бредовой драме между взрывными горожанами, которую необходимо было успокоить.