Дорога затмения
Шрифт:
— Ваше предложение — великая честь для меня…
— Не отвечай сразу. Подумай, — вкрадчиво произнес генерал.
— Но принять его я не могу, — сказал все-таки Сен-Жермен. — Я не принес бы вам пользы, поверьте. Большая часть моего оборудования уничтожена, восстановить его мне не под силу. Все, что сейчас я сумел бы сработать, сделает и обычный кузнец. — Это была неполная правда, но разговор следовало поскорее замять. — Что до моих воинских качеств, то по натуре я совсем не боец.
— Чепуха, —
— Затеял ее он, а не я, — спокойно произнес Сен-Жермен. Взгляд его темных магнетических глаз сказал старику нечто большее, чем слова. Генерал отвернулся.
— Справедливо замечено, — пробормотал он, с силой запихивая свой веер за пояс. — Ладно, я надеялся, но… Когда подлечишься, можешь уехать, тебя не станут держать. Как знать, возможно, твои намерения переменятся. Кроме того, — оживился старик, — через недельку-другую все перевалы завалит снегом, и тебе волей-неволей придется остаться тут до весны.
Сен-Жермен вежливо улыбнулся.
— Сожалею. Я покину вас завтра.
— Завтра? Но твои раны… — Старик изумленно сморгнул.
— Они уже подживают. Обряд, для которого мне понадобилось трехдневное уединение, частично целителен. — Сен-Жермен встал со стула. — Слабость еще ощущается, но она вскоре пройдет.
«Пройдет, но для полного исцеления нужна все-таки кровь», — подумал он, однако вслух ничего не добавил.
— Я всегда считал, что слава колдунов и волшебников поддерживается скорее досужими языками, чем необычными свойствами самих колдунов, однако в твоем случае вижу, что это не так. — Старик пошел к выходу и неприметно обмахнулся рукой, словно ребенок, отгоняющий сглаз. — Хорошо, уезжай — значит, так угодно судьбе.
Растроганный детской выходкой убеленного сединами воина, Сен-Жермен глубоко и торжественно поклонился.
— Генерал Мон Чи-Шинг, некая недостойная личность выражает вам искреннюю признательность за теплый прием и заявляет, что будет хранить память о встрече с вами как драгоценнейшее из сокровищ.
Военачальник холодно поклонился и, не проронив больше ни слова, ушел.
Немного выждав, Сен-Жермен также оставил приемную и, спустившись по лестнице, зашагал по узкому коридору. Погруженный в себя, он не заметил, как из дальнего бокового прохода вывернулась какая-то тень.
— Ши Же-Мэн, — пророкотал хриплый голос.
Сен-Жермен поднял глаза и увидел Сайто Масаги. Обнаженный по пояс островитянин сжимал в руке тускло поблескивавшую катану.
— Это восьмой мой приход, — заявил уроженец Хонсю. — Я третий день ищу встречи с тобой, иноземец.
— Это большая честь для меня, доблестный Сайто Масаги, — осторожно сказал Сен-Жермен, не зная, чего ожидать.
Обстановка весьма подходила для
— Честь, — повторил Масаги с издевкой. — Это понятие неприменимо ко мне. Я утратил ее, и моя потеря невосполнима.
Сен-Жермен сочувственно покачал головой.
— Если это тебя так мучит, почему же ты не продолжил бой? У тебя ведь имелась возможность.
Его сочувствие было искренним. На протяжении многих веков он усвоил, что каждый народ вынашивает свои представления о достойном воинском поведении, и привык эти представления уважать, какими бы странными они ему ни казались.
Сайто Масаги был глубоко оскорблен.
— Разве я мог не исполнить веление господина? Он отказал мне в праве сражаться, и я подчинился ему! Я принял бесчестье, но господин отказал мне и в малом, он не позволил мне покончить с собой.
— Как?! — вскричал Сен-Жермен, потрясенный этим бесхитростным заявлением.
Масаги принял восклицание за вопрос и показал, как он бы это проделал, проведя ребром свободной руки поперек живота. Сен-Жермен, внутренне передернувшись, понял, что несчастный намеревался выпотрошить себя.
— Генерал сказал, что я нужен ему. Что я должен по-прежнему охранять крепостные ворота. Я попытался объяснить, что это уже невозможно, но он ведь не самурай. Прежний мой господин, приказавший мне верно служить военачальнику Мону Чи-Шингу, был более милосерден. Он не настаивал бы на том, чтобы я пережил свой позор.
Масаги смолк, глубоко вздохнул, и через пару мгновений его перекошенное отчаянием лицо сделалось абсолютно бесстрастным. Он выдернул из-за пояса ножны и вложил в них свой изогнутый меч.
— Моя катана, — сказал он, держа оружие на вытянутых руках, — была изготовлена моим прадедом, усмирившим пиратов. Мой дед ходил с ней в сражения. И мой отец. Все они были истинными самураями, каким был и я. — Островитянин потупился. — Честь всего моего рода опирается на этот клинок. Он никогда не был и, надеюсь, не будет запятнан… — Слова его стали невнятны и стихли: спазм в горле не давал ему говорить.
Сен-Жермен ощутил удушающую тоску, исходящую от стоящего перед ним человека.
— Это прекрасный меч, — сказал он, чтобы нарушить молчание.
Масаги склонил голову.
— Достойный настоящего самурая, — пробормотал он. — Прими же его! Прими! Ты бился со мной, ты превзошел меня в битве! Он твой по праву! Возьми его у меня!
Малый близок к истерике, понял вдруг Сен-Жермен. Не надо сейчас ему противоречить. Он коротко поклонился и принял клинок, испытывая мучительную неловкость.
Масаги по-детски всхлипнул и заговорил быстро, взахлеб: