Дороги товарищей
Шрифт:
Борис понял, что ему все равно не поверят, и с отчаянием крикнул:
— Пошли вы к черту!
— Давно бы так.
— За этого лазутчика маршал и мне прямоугольник разрешит носить! — хвастливо заявил Васька.
«Маршал какой-то! — подумал Борис. — Вот еще несчастье!..»
— Давай прямо! — скомандовал рыжий.
Первые сто метров Борис прошел неуверенно, а потом стал привыкать. Он на ходу ощупью чувствовал изгибы лесной тропы и уже не натыкался на густые колючие еловые лапы.
«Хоть практику получу, авось еще придется в жизни», — невесело размышлял он.
— Осторожнее, канава, — предупредил
— Пароль? — закричал кто-то впереди.
— Красная Армия! Принимай еще одного.
Борис почувствовал, что лицо его озарилось солнцем: они снова вышли на поляну.
— Сколько мне стоять здесь? — запальчиво спросил тот, который требовал пароль. — С утра стою и стою!..
— Сколько командир прикажет. Зри в три, понял? Важная персона!
Лязгнула щеколда. Рыжий сорвал с лица Бориса повязку и втолкнул его в помещение.
— Отдыхай, товарищ лазутчик!
Дверь захлопнулась.
Закопченные стены. Низкий потолок. Два малюсеньких окошечка. Старая полуразвалившаяся печка…
На широкой скамейке возле печки лежал Никитин.
— Борис!
— Саша!
Никитин вскочил.
Одноклассники обнялись, как старые, добрые друзья.
— Как ты попал сюда?
— А ты как?
— Меня какие-то в плен взяли!
— Ну и меня в плен!
— Объясни мне, что здесь происходит?
— Садись, Борис, все объясню.
— Это что-то невероятное!..
— Да нет, ничего невероятного нет. Что касается меня, то я… — Саша покачал головой и задумался. Словно забыв о Борисе, он постукивал ребром ладони по скамейке.
Борис ждал.
А Саша думал: «С чего начать?..»
Да, начать рассказ ему было трудно.
Глава вторая
МАРУСЯ ЛАШКОВА
Она лежала без сознания…
Свет мелькал в ее глазах, как зайчик на стене: мелькнет и пропадет, мелькнет и пропадет. Весь мир казался ей гигантским снежным полем. Воет ветер, метет пурга. По полю, утопая в сугробах, идет упорный человек. Перед ним, в вихрях дикой пурги, мелькает далекий огонек.
— Это же ветер свистит, и я его совсем не боюсь. Вот я даже к форточке подойду, — шептала в бреду Маруся.
Наконец она открыла глаза и, увидев белые стены больничной палаты, пришла в себя.
«Зачем я это сделала? — подумала она, чувствуя острое желание заплакать. — Вот умру…»
Снежное поле и упорный человек снова встали перед ее глазами, и она почувствовала неожиданное удовлетворение.
— А все-таки я выдержала! — с улыбкой робкой гордости сказала Маруся доктору.
Маруся любила тепло и домашний уют, конфеты и красивые платья. Еще она любила приключенческие книги: Жюля Верна, Фенимора Купера, Вальтера Скотта. Захватывающий роман она могла читать днем и ночью: зимой прислонясь к жаркому изразцу печи, летом — на мягком диване, в комнате, ярко освещенной электричеством. Мир, который открывался ей на страницах занимательных книг, с его битвами, опасными приключениями, неожиданными и радостными открытиями, — как он был не похож на ее мир, сытый, теплый и уютный! Порою Марусе становилось стыдно, и она робко закрывала книгу. Ее герои, идущие к намеченной цели, презирая смерть и лишения, даже не
— Наши дети воспитываются слишком нежно и в праздной обстановке, они могут не вынести жизненных испытаний, — часто говорил отец Маруси, главный бухгалтер завода, человек, в представлении дочери, особых твердых убеждений. Маруся понимала: отец говорит о ней. Впрочем, она не любила задумываться над его словами. Но однажды отец сказал матери: «Ты вырастишь неженку!» — и это сильно задело, даже обидело Марусю. Как только мать назвала ее деточкой, Маруся раскапризничалась: «Мама, до каких пор!..» Правда, получилось все по-детски, но это был первый шаг из надоевшего, затянувшегося детства. В семье назревал бунт.
Мать запрещала дочери читать ночью. В тот памятный вечер Маруся испытывала страстное желание дочитать книгу «Жизнь и приключения Роальда Амундсена»[26]. Она разыскала спрятанную матерью книгу и, лежа в постели, стала читать тайком. Мать выключила электричество. Тогда Маруся укрылась с головой одеялом и прочитала книгу, освещая страницы карманным фонариком. Жизнь Роальда Амундсена ее поразила. Она почувствовала, что не уснет, если не совершит что-то важное, решительное.
Маруся долго сидела на постели, слушая, как пронзительно тонко воет за окном ветер. Эти звуки всегда пугали ее: в них слышалось что-то одушевленное. По привычке ей захотелось юркнуть под одеяло и крепко зажать ладошками уши, но она без особого труда пересилила это желание и подумала со смехом, радостно:
«Это же ветер свистит, и я его совсем не боюсь. Вот я даже к форточке подойду».
Она встала с постели и на цыпочках, чтобы не услыхала из соседней комнаты мать, подошла к окну. Ах, вот она что сделает! Да, непременно, она откроет форточку и высунется наружу.
«Только бы не заскрипела!..» Форточка скрипнула.
Вздрогнув, Маруся обернулась к двери:
«Мама?!»
Зимний холод вдруг охватил ее тело. Она вцепилась в оконную раму и стала считать:
— Раз, два, три…
«До десяти», — подумала она.
А когда произнесла «Десять!» — решила: «Нет, до двадцати!»
«И форточку оставить открытой!» — мелькнула у нее мысль.
После пятнадцати Маруся зачастила: мороз так и пронизывал грудь.
Проглотив «двадцать», она прыгнула со стула, не таясь, бегом, кинулась в постель, нырнула под одеяло. Тело ее била дрожь. В груди ощущалась какая-то холодная пустота и словно иголочками кто-то покалывал.
«Не заболеть бы! — испугалась она. — То Амундсен, герой, а то я, Маруся Лашкова…»
У нее вспыхнуло решение: вскочить, закрыть форточку. Но она мысленно пристыдила себя:
«Неженка!»
Отогревшись, Маруся уснула. А утром ее отвезли в больницу. Врачи безошибочно определили: воспаление легких.
С тех пор жизнь ее переменилась. Она впервые почувствовала себя человеком, который шел в буран на огонек и, достигнув цели, сбросил заснеженную одежду и сел у огня греться. Конечно, мать ужасалась, было много слез и упреков. Отец молчал. Но в молчании его чувствовалось поощрение, и это было для Маруси самой надежной поддержкой.