Дороги товарищей
Шрифт:
Однако, входя в роль старшей сестры, Шурочка время от времени пыталась давать Борису кое-какие советы. Строптивый брат кривил губы, насмешливо смотрел на сестру, и разговор кончался обыкновенной ссорой.
— У-у, ежик! — со слезами обиды возмущалась сестра. — Был бы ты года на три моложе меня!
— Я бы умер с горя, если бы стал моложе, — не сдавался брат. — Ты бы из меня веревочки вила.
— Ты не любишь, даже не уважаешь меня! — продолжала Шурочка.
— За что же уважать тебя, злючку такую? — оправдывался Борис.
Ни отец, ни мать не вмешивались в их «распри».
Отец, Сергей Васильевич, большой и сутулый,
— Не мешай ты им, мать, дай всласть высказаться, — просил он жену, энергичную и крутую, когда она пыталась мимоходом усмирить «молодых петушков». — Брат с сестрой ссорятся, только тешатся, — внушительно заключал он, переиначивая старую пословицу.
В доме Сергей Васильевич пользовался незыблемым авторитетом, и каждое его слово считалось непререкаемым. Он говорил неторопливо, словно боясь обронить лишнее, ненужное слово. Скажет фразу — подождет, убеждаясь, должно быть, услышали его дети или нет, а потом, если обстоятельства не требуют длительной беседы, добавит еще пару слов. Эти заключительные слова часто имели свойство поднимать в груди Бориса и Шурочки бурю покаянных чувств.
Если же отец считал, что несколько слов не помогут излечить замеченную дурную наклонность сына или дочери, — любая домашняя работа откладывалась в сторону. Минут пять он задумчиво крутил усы и лишь после этого спокойно говорил:
— А ну-ка, Борис (или Шурочка), давай потолкуем.
Действовал он не в упор, не с плеча, как Марфа Филатовна, а по-своему, не подавляя детей своим авторитетом, а убеждая их. Иной раз, когда Борис или Шурочка забывали в мирной беседе о своей провинности, Сергей Васильевич, словно невзначай, бросал слово, которое метко определяло сущность неправильного поступка.
Оно, это неожиданное слово, в устах отца приобретало особый смысл и запоминалось надолго.
Как многие люди, имеющие большой жизненный опыт, отец не пытался мелочно опекать детей и жене советовал меньше вторгаться в их жизнь. Но внешне равнодушный к повседневным заботам Шурочки и Бориса, он на самом деле каждую минуту внимательно приглядывался к ним и, когда требовалось, мог взглядом или даже покашливанием предупредить ребячью глупость.
Больше всего на свете Сергей Васильевич не любил в людях лжи, зазнайства, слабохарактерности. Воспитывая детей, он хотел не только видеть их людьми самостоятельными, но, самое главное, честными и принципиальными, волевыми людьми. Он хорошо понимал их и знал, что несмотря на серьезные различия в характерах (Шурочка была девушка бойкого, веселого, общительного нрава, Борис, наоборот, как мы уже знаем, был тихий, застенчивый, даже робкий мальчик), их связывает общность стремлений, любовь к природе: сестра и брат мечтали о покорении стихий.
Шурочка с детства возилась с минералами. Она любила разноцветные камни, синие, словно эмалированные ракушки, бредила золотыми жилами, тайгой, хранящей под корнями гордых лиственниц пласты каменного угля. Родители имели намерение учить Шурочку в техникуме, но девушка настояла на своем: обуреваемая жаждой странствований, она еще в шестом классе школы, после экскурсии, совершенной школьным кружком юных натуралистов на Урал, мечтала стать геологом-разведчиком. На семейном совете вокруг самовара она обещала закончить десятилетку только на «отлично» и сдержала
Борису нравились цветы, мохнатые колосья ячменя, бордовая свекла с ботвой сочной и яркой… Он хотел стать агрономом. Каждую весну он настойчиво спорил с матерью из-за каждого квадратного метра огорода: выращивал рябые арбузы величиной с хороший чугун, на плетях тыкв прививал ростки дынь и огурцов.
Первым судьей и ценителем невиданных гибридов Бориса была Шурочка. Принимая из рук брата какой-нибудь удивительный плод удачного скрещивания, например, самую обычную на вид тыкву, обладающую вкусом дыни, она глядела на брата с благоговением.
— Что за чудо! — восклицала она.
— Разве это чудо? — вздыхал Борис. — Это всякий умеет. Вот у Мичурина, я читал, каждое дерево было чудом. А у меня… Какое же это чудо! Вот закончу десятилетку, сельскохозяйственную академию и начну работать по-настоящему. Приезжай тогда ко мне — увидишь настоящее чудо!
И Шурочка верила младшему брату. Она знала: будет и чудо, и многое другое, прекрасное, необыкновенное.
Чудесное время переживала простая рабочая семья Щукиных. Время семейного счастья, когда всего в меру — и радостей, и забот. Время устойчивого достатка, когда всегда о чем-нибудь можно мечтать. Да, чудесное время, когда человек знает, что его ждут неограниченные возможности в будущем, и чувствует себя по-настоящему свободным.
ВОЛЕЮ ГЛАВЫ СЕМЬИ
Борис сооружал у себя во дворе, под старой яблоней, турник.
В день спартакиады он мысленно дал себе клятву, что будет заниматься спортом. На свои скромные сбережения он купил гантели. Каждое утро тридцать минут проделывал гимнастические упражнения, бегал, пытался ходить на руках, — на пятый день он уже мог, неуклюже поддерживая равновесие, преодолеть метров десять. И вот теперь, раздобыв на складе металлолома толстый, не очень ржавый металлический штырь, могущий служить перекладиной, Борис приступил к сооружению турника. Он поставил перед собой цель: к осени делать подъем разгибом, а зимой научиться, в школьном физзале, крутить «солнце».
Разметив расстояние между столбами, Борис лопатой снял крепко прошитый корнями трав дерн и, деловито поплевывая на руки, принялся копать ямы под столбы. Он работал без рубашки, и спина его скоро покрылась прозрачными капельками пота.
На террасу вышел Сергей Васильевич, голый по пояс, с полотенцем на плече.
— Начал? — спросил он.
— Да. Шкурки[25] принес, папа?
— Есть шкурка, есть.
К затее Бориса отец отнесся очень одобрительно. «Давай, давай, сынок, — сказал он. — Я и сам подтягиваться буду, а то брюхо начинает расти, тяжелею».
Сергей Васильевич спустился с веранды, налил из водопроводного крана ведро воды и позвал Бориса:
— Ну-ка, сынок, полей мне на спину.
— Поспал бы еще, папа, — посоветовал ему Борис, доставая из сарая ковшик. — Ты же вернулся в первом часу…
— Да, после смены у нас совещание рационализаторов было: докладывал о своем приспособлении.
Борис с любовью взглянул на загорелые, широкие плечи отца и его мускулистую грудь.
— Ну и как? Одобрили твое предложение?
Сергей Васильевич нагнулся.