Дорогой ценой
Шрифт:
— Пан Урзин, идите, пожалуйста, сюда! Может быть, всё же позвать врача?
— Мне не нужен врач из Подграда! — произнесла баронесса с трудом. — Меня узнают, а я этого не хочу.
Со страхом посмотрела она на входившего молодого человека.
— У меня есть друг, приезжий врач, который здесь никого не знает. Он только сегодня прибыл сюда. Его я и позову.
— Вы добры. Видно, что Иисус из Назарета ваш Господь. Дама крепко пожала руку склонившегося к ней молодого человека.
— Да, Он мой Господь, но не только мой. Он хочет быть и вашим Господом. Он вас тоже любит. Мы попросим Его, Он может и несчастью вашему помочь, и исцелить ваше раненное сердце. Но не могли бы вы мне сказать, что с вами случилось?
Ещё никогда чужой человек не говорил с баронессой Райнер с таким нежным участием. Сердце её было переполнено, ей нужно было снять с него эту тяжесть, чтобы оно не разорвалось от затаённой боли.
— Ах, у меня есть сын, которого я долгие годы не видела. Я узнала, что он очень болен. Я приехала, чтобы узнать о его состоянии. Но людей, с которыми я хотела поговорить, нет дома. произнесла она, тяжело вздыхая.
Щёки молодого человека побледнели. Он посмотрел на золотистые волосы дамы, на её тонкие правильные черты лица. Они напоминали ему ещё два лица, а одно из них — бледное, прозрачное — было похоже на лицо этой дамы, как две капли воды.
— Пани, — шепнул он ей после короткой внутренней борьбы, низко наклоняясь к ней, чтобы она его могла слышать, — Николай Коримский только сегодня вернулся. Он ещё не здоров, но я верю, что Иисус Христос наш исцелит его. Не волнуйтесь о нём.
Глаза дамы широко раскрылись.
— Вы его знаете?! Вы видели его?! Вы не ошибаетесь? — восклицала она, то в ужасе, то ликуя.
— Нет, дорогая пани, не ошибаюсь. Я счастлив называть вашего Никушу моим другом. Около часа назад я с ним говорил.
— Мой Никуша! Мой Никуша! — всхлипнула она и заплакала.
Молодой человек и девушка ей не мешали; они в это время возносили горячие молитвы к престолу благодати. Когда они поднялись с колен и склонились к ней, она уже заснула.
— Вы врача позовёте, пан Урзин? — спросила девушка озабоченно, поправляя подушки баронессы.
— Нет, Анечка, Иисус Христос исцеляет и без лекарств, а мы с тобой помолчим, не так ли?
— Так, пан Урзин, я не выдам эту бедную, несчастную женщину
— Молитесь за неё, сестра Анечка… И за меня.
— За вас, брат Урзин? Почему? — она посмотрела на него с удивлением.
— Потому что мне нужно много сил, особенно сегодня. А сейчас — спокойной ночи!
… Давно уже молодой провизор ушёл, а молодая девушка всё ещё думала о его словах и вспоминала его голос и каким бледным он был, когда склонился над дамой и долго рассматривал её лицо, будто хотел просить у неё прощения. Но почему?..
«Что за глупые мысли, — отругала она себя. — О чём бы пану Урзину просить прощения у пани баронессы Райнер?»
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Над землёй лежала сказочная весенняя ночь, полная света в теней. Луна освещала не только Подолинскую долину. Серебром заливали её лучи и долину Подграда. Зачарованными казались развалины старой крепости. Лунный свет играл на башнях, церквах и домах городка, отражался в волнах журчащего ручья, особенно ярко высвечивая, словно выделяя, замок Орлов.
У почерневших от времени крепостных стен стоял, скрестив руки на груди, молодой россиянин.
Однако он ли это был? Его юное лицо полностью лишилось прежней свежести. Оно отражало боль, обычно скрытую от людей.
Молодой человек уже давно стоял, пристально глядя на освещённое лунным светом здание, и ещё долго стоял бы так, если бы не нарушил ночную тишину мягкий голос:
— Вот и я, наконец, пан Лермонтов.
Молодой человек вздрогнул, быстро повернулся и так же быстро протянул подошедшему руку.
— Я уже думал, вы не придёте, — сказал он приглушённым голосом. — И вообще это было эгоистично с моей стороны просить, чтобы вы пришли сюда. Уже ночь, вам нужен покой, простите меня, пожалуйста.
— Мы оба отдохнём, когда душа ваша получит свет.
— Что вы говорите, Урзин?
Вопрос звучал почти холодно. Россиянину пришлось побороть волнение.
— Я считаю, что ваша душа скорбит смертельно и крайне нуждается в мире и в утешении.
Молодой врач посмотрел в лицо Урзина:
— Вы думаете, что я вас из-за этого попросил прийти? Вы судите по моему глупому письму!? — произнёс он ещё холоднее.
— Ничего я не думаю, пан Лермонтов, что вас могло бы обидеть. Вы просили, чтобы я пришёл к вам. Я бы с удовольствием пришёл ещё раньше, но Никуша хотел со мной говорить, и он только сейчас уснул.
— Только сейчас? — испуганно спросил молодой врач. — Ему было нехорошо?
— Слава Богу, нет. Он теперь спокойно спит. Я надеюсь, что он завтра восстановит силы после путешествия, и вы тогда спокойно сможете продолжить свой путь.
Лермонтов быстрыми шагами направился к стене крепости.
Затем он вернулся к Урзину.
— Урзин, я… — Его глаза странно заблестели. — Я не могу дальше с ним идти, поверьте мне. Если бы мы ещё остались здесь! Но туда — нет! Посоветуйте мне, что делать, как мне удалиться. Для этого я вас сюда позвал. Я так взволнован и совершенно не способен ясно мыслить. А вы всегда так спокойны. Может быть, вам и не знакома такая борьба, которая сейчас происходит в моей душе.
Вас ничего не волнует. Так посоветуйте же мне…
После краткого молчания провизор поднял голову, и их взгляды встретились.
— Пан Лермонтов, наш Господь и Учитель говорит: «Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас. Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих. Вы друзья Мои, если исполняете то, что Я заповедую вам».
Дорогой пан, Николай Коримский нуждается в вас. Он теперь ещё слишком слаб, чтобы вынести боль, которую причинит ему разрушенная надежда. Вы обещали ему поселиться в этой долине, и это его радовало невыразимо. Конечно, обещание это было дано тогда, когда сердце было полно золотых надежд. Сегодня дела иначе обстоят. Пребывание здесь причиняет вам боль. Страх перед борьбой и страданием гонит вас отсюда. Но поверьте мне, если в вас есть страдание, то окружение и обстоятельства могут его смягчить, но оно будет с вами везде. Куда вы ни пойдёте