Дорогой ценой
Шрифт:
— Что ты сказал? Не были бы оставлены? — Николай пылко обнял своего друга.
— Не хочешь ли ты оставить нас теперь, когда так нужен нам, особенно мне и Маргите?
— О нет! Но позволь объяснить тебе. Настоящего евангелического викария католическая церковь в Подграде не трогала бы.
Он был бы под защитой закона. Мне же не сегодня-завтра невозможно будет проповедовать Христа распятого, так как я делаю это без призвания и разрешения. Я единственно опираюсь на Закон Божий, а для мира он ничего не значит. Если Господь и дальше так будет благословлять и умножать наше собрание и если живое, видимое христианство дальше распространится, нас обвинят в сектантстве и мракобесии, и не только со стороны католической церкви. А потом последует запрет, и я не смогу противостоять властям. Об этом я уже много думал. Я надеюсь, что Господь услышит меня и Сам продолжит начатое дело.
— Мирослав, а ты знаешь кого-либо, кто мог бы занять место евангелиста?
— Нет, Никуша. И вообще в Венгрии ещё не дошли до, того, чтобы осознать необходимость ставить и других людей, кроме пасторов, на внутреннюю миссию. Сюда можно бы послать так называемого левита, то есть проповедника и учителя в одном лице. Лишь бы в его сердце жил Иисус Христос, тогда бы всё было хорошо.
— О Мирослав, позаботься о таком левите, остальное предоставь мне с отцом.
— И мне!
— Аурелий!
Николай и Урзин поспешили навстречу Лермонтову, шедшему к ним с выражением счастья на лице.
— И меня примите в ваш союз, я тоже евангелический.
— Конечно, мы тебя принимаем. Ты слышал, что сказал Мирослав?
— Отчасти. Это легко можно осуществить. Я намеревался отправиться в путешествие и потратить, на него несколько сотен гульденов. Если же я останусь дома, деньги тоже останутся, а если мы сложимся, то обеспечим содержание левита года на два.
— Да, о нём мы позаботились бы, но где его взять?
— О, Мирослав, найди подходящего человека, — взмолился Николай.
— Что же ты молчишь, Мирослав?
— Я подумал о деле, о котором хотел бы вас попросить. Уверен, что вы это дело считаете серьёзным. Поэтому позвольте мне действовать немедля. Если я не найду человека, которому Христос открылся, то позвольте порекомендовать вам молодого человека, который любит Иисуса Христа. Дайте ему возможность провести четыре года в миссионерской школе, и он станет первым словацким евангелистом.
Можно мне на вас рассчитывать? Или я требую слишком многого? Если да, то простите, ведь я не знаю ваших обстоятельств!
— Мы всё тебе простим, если будет что прощать, за твоё доверие к нам, — сказал молодой россиянин.
Оживлённо беседуя, они вышли из сада. Недалеко от решётчатых ворот, ведущих в город, им навстречу с радостным возгласом:
«Вы здесь, пан Урзин!» — подбежал мальчик лет тринадцати и передал молодому провизору записку, приветствовав и остальных.
— Скажи, что я обязательно приду, — сказал Урзин, отправляя мальчика обратно. У выхода он ему ещё что-то сказал и закрыл за ним ворота.
— Кто тебя зовёт? — спросил Николай насторожённо.
— Моя сотрудница, Анечка X.
— В собрание? Так возьми и меня с собой!
— И я с тобой пойду.
Молча они вышли из сада и прошли добрую часть городка, покоившегося в утренней тишине.
Мирослав провёл своих друзей в помещение для собрания и оставил их одних.
Они стали рассматривать фисгармонию и лежащие на ней отпечатанные песни, а также красиво нарисованные изречения на стенах между окнами. При этом Николай думал, как это всё бедно выглядит, и насколько всё это было бы лучше, если бы Коримские взяли это дело на себя.
Аурелий же думал о том, что, наверное, именно так или ещё беднее, выглядела комнатка, в которой его мать познала Истину.
Вдруг их взгляды встретились, и, как это часто бывает, у них появилась одна и та же мысль.
— Аурелий, ты помнишь, — спросил Николай, протягивая руку к Другу, — что мы во время моей болезни обещали искать Свет?
— Помню, а дальше что? — молодой врач взял руку друга в свою.
— Я его теперь нашёл, Аурелий. Мои чаяния тогда были без незнания Истины, которую я теперь постиг. Вечность для меня в то время была бы ужасной. Я и сегодня ещё неблагодарный, незаслуживающий увидеть своего Отца Небесного. Я вынужден это тебе сказать, так как я хочу начать новую жизнь, и тебе это могло показаться странным.
— Ты прав, — ответил молодой россиянин, — мне это показалось бы странным, если бы я сам не решился начать новую жизнь.
— Аурелий, ты тоже? О, как чудесно! Значит, разногласий между нами не будет? Как мы прежде всё дальше и дальше уходили от Бога, так мы теперь приблизимся к Нему.
Как это хорошо, что нет разрыва, недоразумения между мной, тобой и Маргигой..
Это действительно прекрасно!
— И Маргита тоже?! Верно, Николай, это больше, чем хорошо!
Но почему ты меня ни о чём не спрашиваешь, не удивляешься?
— Не удивляюсь? Чему? Ведь ты верил в Бога и в вечность. Как легко было тебе познать всю Истину! А то, что душа твоя в последнее время боролась, я замечал. Только одно скажи мне: когда Иисус Христос даровал тебе вечную жизнь?
Как хорошо ты выразился! Вчера ночью. А тебе?
— Сегодня утром. Почти одновременно.
Разговорившиеся друзья не заметили, как дверь снова открылась и вошёл Урзин.
— Хорошо, что ты пришёл!.. — воскликнул Аурелий.
Он пошёл ему навстречу и хотел что-то добавить, но, взглянув в бледное лицо друга, остановился.
— Извините, что я вас оставил одних. У меня большая просьба к вам. Позволь мне,
Никуша, тебе что-то сказать.
— Конечно, говори, проси всё, что хочешь. Мы — твои должники и сделаем всё, что в наших силах.
— То, что я прошу, в твоих силах, Никуша. Вчера после вечернего собрания я на скамье около нашего домика увидел незнакомую даму, которая приехала издалека, чтобы узнать что-нибудь о своём больном сыне. Но родственников, к которым она ехала, не было дома. Поэтому ей пришлось заночевать в гостинице. Она была убита горем и к тому же недавно перенесла тяжёлую болезнь, у неё не было сил идти дальше. Так как у пани X. в этом доме имеется комнатка для приезжих, я привёл эту даму к ней.