Дорогой ценой

Рой Кристина

— Поверь мне, Мирослав, я много бы отдал, чтобы сейчас остаться в Подграде.

— Верю тебе, Николай, но так лучше. Повторное твоё посещение могло бы повредить матери и тебе тоже.

— Возможно; мне было так нехорошо.

— А теперь?

— Теперь лучше, только забота удручает меня.

— Все заботы ваши возложите на Него, ибо Он печётся о вас!

— О, Мирослав, помолись со мной за мою мать и за меня!

Друзья опустились на колени и горячо помолились. Потом Урзин почитал ещё из Слова Божия. Как раз, когда они закончили чтение главы, в дверь постучали и вошёл сам Коримский — за сыном, сказать,

что всё готово к отъезду.

Не прошло и получаса, как дом опустел, а лошади уносили Никушу всё дальше и дальше в то время, как сердце его оставалось там, в маленьком доме с оставленной им больной матерью.

Чтобы лучше думалось, он закрыл глаза и откинул голову на подушки. Отец и друг ему не мешали. У каждого из них тоже было о чём подумать.

У Коримского не выходили из головы вчерашнее письмо и скорая встреча с Адамом Орловским.

А Аурелий? Тот готовился к борьбе, из которой он непременно хотел выйти победителем. Он знал, что в нём самом силы мало. Знал, что любовью к Орловским отплатить за то, в чём они провинились перед его отцом, его матерью и перед ним самим, будет трудно. Но он намеревался поступить по-христиански и верил в победу и в помощь Господа.

Ах, каким чудным было это путешествие в майский день! Как жаль, что путешественники этого не замечали. Лишь к вечеру они прибыли в Горку, потому что в П. отдыхали, заменив лошадей. Здесь Коримский зашёл в гостиницу. Николай попросил закрыть экипаж, выходить ему не хотелось. Аурелий, достав блокнот, стал рисовать развалины старой гуситской церкви на противоположном холме.

Вдруг он услышал стук колёс. Перед гостиницей остановились дрожки, приехавшие с вокзала. С дрожек сошёл господин в элегантном дорожном костюме. От нечего делать доктор Лермонтов стал рассматривать путешественника Он был среднего роста, строен, лет сорока с лишним. Волосы и борода светлые, глаза — голубые, высокий лоб, губы приехавшего выдавали энергичную натуру.

В разговоре с кучером он был немногословен. Безупречно говорил по-немецки. Аурелий всё ещё смотрел ему вслед, когда тот уже скрылся за дверью гостиницы. Через несколько минут этот человек сидел в столовой. Он заказал себе ужин так же, как и сидевший за другим столом пан Коримский. Перед последним лежала газета, но он не читал, а высчитывал что-то на её полях.

Вновь прибывший также достал свой блокнот и стал что-то писать. Они едва заметно поприветствовали друг друга, как это принято в гостиницах. Больше они друг друга не беспокоили. Поданная еда обоим не понравилась.

Вдруг незнакомец поднялся.

— Позвольте вопрос, пан, — вежливо обратился он к Коримскому.

— Пожалуйста, — ответил Коримский так же вежливо.

— Далеко ли отсюда деревня Боровце и имение Горка?

— Горка? — удивился Коримский. — Около двух часов езды.

— Благодарю.

Незнакомец поклонился.

— Простите вопрос, — задержал его Коримский, — являются ли Горка или Боровце целью вашего путешествия?

— Да.

— Позвольте мне спросить, что ведёт вас в это захолустье? — допытывался Коримский, с трудом сдерживая своё любопытство.

— У меня там дочь, — ответил незнакомец, вежливо улыбаясь.

Но его улыбка вдруг исчезла, потому что настал его черёд заинтересоваться своим собеседником.

— Кто у вас там? — переспросил Коримский дрожащими губами.

— Я сказал уже — дочь. Почему вам это кажется странным? — спросил незнакомец, гордо выпрямляясь.

— Потому что этого не может быть. Как мне известно, владелицей Горки является Маргита Орловская, а другой дамы, могущей быть вашей дочерью, там нет.

— Я не сказал, что она моя родная дочь, но надеюсь, что ваша милость не может оспорить моё право отцовства относительно этой дамы, мать которой — моя жена. Ведь я воспитал её. Но что с вами? — барон Райнер приблизился к смертельно побледневшему Коримскому.

— Ничего! — произнёс Коримский, отстраняясь. — Как бы дела ни обстояли, я никогда не позволю вам, господин барон, притязать на мою дочь!

— Коримский!.. Невозможно! — Барон Райнер отступил на шаг, и двое мужчин смерили друг друга взглядами, которые пером описать невозможно.

Барон первым овладел собой:

— Во всяком случае, было бы хорошо, если бы мы с вами никогда в жизни не встретились; и эта встреча не должна была состояться — меня не уведомили, что пан Коримский в отъезде. Но раз так вышло, я могу и не ехать в Горку. Два отца не могут быть гостями своей дочери — это ясно. То, что я хотел узнать у Маргиты, мне может сказать и пан Коримский, и мы навсегда разминёмся.

Под влиянием присутствия духа барона Райнера Коримский также успокоился, несмотря на то, что его положение было крайне неприятным. Что он думал? Какого мнения о нём мог быть новый муж его бывшей жены, если он её любил и верил ей?

— Что пан барон желает узнать у моей дочери? — произнёс он наконец с внешним хладнокровием.

— Я хотел узнать, — сказал барон, — верно ли известие о случившемся с её братом несчастьи, жив ли он и каково его состояние, если он жив. Хотя между нами разговор невозможен, но Маргита Коримская свидетельница тому, что я сделал всё, что в моих силах, чтобы ей в моём доме было хорошо. До седьмого года жизни она была у нас как дома, а потом, не по моей вине, узнала правду, что она мне не дочь, и стала меня чуждаться. Но и после этого она не может сказать, что я её чем-то обидел. Поэтому я, наверное, имею определённое право, по крайней мере как воспитатель, принимать участие в её судьбе, и я прошу сообщить мне правду.

В груди Коримского разразилась буря. Много лет он ненавидел Райнера и считал, что имеет право презирать его, а теперь понял, что он у него в долгу. Ведь Райнер неплохо относился к его дочери. Она выросла в благосостоянии, получив прекрасное воспитание. «Тебе ничего не остаётся, — говорила ему его совесть, — как благодарить его». Райнера благодарить? Какой ужас! «Если ты этого не сделаешь, он всё равно будет выше тебя, особенно после того, как он пришёл, чтобы убедиться в происшедшем с Николаем и утешить Маргиту, когда мать не могла этого сделать».

— Николаю было очень плохо, — произнёс наконец Коримский после напряжённого молчания, — но теперь он поправляется. Сейчас он там, в карете. Мы едем в Боровце. Маргита обрадуется нашему приезду и улучшению здоровья брата. Она чувствует себя хорошо. Вчера вернулся и Адам Орловский. Я надеюсь встретить там его, а также пана Николая Орловского. Больше мне сказать нечего.

— Этого мне вполне достаточно. Я поздравляю вас с выздоровлением сына и благодарю за сообщение.

Барон Райнер поклонился, надел перчатки и пошёл к выходу.