Дорогой ценой
Шрифт:
Она удивлённо посмотрела на него и тем самым вернула ему полностью потерянное хладнокровие. Она до тех пор умоляла его, пока он, наконец, не пообещал завтра поехать с ней в Орлов. Она пожелала ему спокойной ночи, когда он сказал, что у него нет времени прийти к ужину. Она не знала, что в эту ночь глаза его не сомкнулись и что он долго сидел над маленьким портретом, изображавшим молодого человека.
«Значит, я должен пойти на эти похороны! О, ты не знаешь, мой цветок, какую боль мне готовишь, чего от меня требуешь!
Однако поехать придётся, ибо подозрение опасно, даже если скрытое могилой никогда не
На другой день Тамара Орано ни о чём другом не говорила со своим отцом, как только об Орлове. Когда они, наконец, были готовы отправиться в путь, собралась целая группа желающих, среди которых была и семья Зарканых. Всем хотелось ещё раз увидеть красавицу пани Райнер, о которой ещё долго шли разговоры среди житзлей Подграда и его окрестностей.
Для пана Николая и пана Адама прибытие Орано было бодьшим утешением. На траурном собрании им были предложены места среди членов семьи. Хотя Тамара не знала заповеди «Плачьте с плачущими!», она её тем не менее выполняла, и любопытная публика утверждала, что хозяин Подолинского замка тоже был очень опечален. Однако он всё своё внимание уделял одному лишь пану Николаю Орловскому. Надолго запомнили подградцы странную картину: вокруг богатого гроба с одной стороны сидели пан Николай с маркизом Орано, Маргита, доктор и прекрасная египтянка. Позади них стояли пан Адам и доктор Лермонтов, затем Манфред Коримский возле своего бледного сына, а на другой стороне стоял один барон Райнер, а рядом с ним, так как они пришли вместе, — провизор Коримского. Как последний в своём простом чёрном костюме попал в ряд высоких господ, многим было непонятно. Скромная его внешность показывала, что он не привык быть на переднем плане. Зачем он, собственно, был здесь?
Никто не знал, что когда усопшая однажды встанет, она пройдёт весь ряд этого изысканного общества, чтобы подать руку пану провизору. И они вместе предстанут пред Господом, к Которому он её вернул, и уста её скажут: «Воздай ему за любовь. Господи!». Да, этого мир не знал и только там узнает, где не будет больше смерти.
ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ
По тенистой аллее Кладбищенской улицы одним вечером прохаживались декан Юрецкий и каплан Ланг, занятые серьёзным разговором.
— Кто бы мог подумать… — начал каплан Ланг. — С таким интересом и так внимательно она всегда слушала и так сердечно меня благодарила за проведённые с ней занятия — и вдруг такое!
— Она настоящая дочь своей матери, — подтвердил декан. — Та даже на смертном одре проявляла такое же упрямство. Когда я в первый раз беседовал с Маргитой Орловской, она показалась мне очень вольнодумной; однако такого я от неё всё равно не ожидал.
— Во многом виноват Адам Орловский, — подметил каплан, морща лоб. — Надо было ему принять меры! Но так как он сам ни во что не верит, ему совершенно безразлично, какие убеждения и мысли у его жены. А пан Николай…
Декан махнул рукой.
— С момента смерти его дочери с ним делают, что хотят.
— Вы знаете, ваше священство, что пани Маргита потратила много средств на ремонт евангелической школы в Боровце?
— Знаю, однако это меня не так беспокоит, как движение среди здешних протестантов и то, что Коримский согласился предоставить им свой дом для проведения собраний.
— Он, наверное, надеется, что они вымолят его сына.
— Но послушайте, пан каплан, этот Урзин для нас опасный человек! Куда ни пойди, везде слышишь его имя. У него в аптеке большие возможности разговаривать с людьми, и бедняки его очень уважают. Следует опасаться, что он распространит лжеучение среди наших людей.
— Я уже обращал внимание вашего священства на него. Мне стало известно, что и некоторые из наших ходили уже на их собрания. Было бы это ещё какое-то лютеранское движение, я бы не опасался. Но так как сам пастор из Раковиан высказался против них, я думаю, что Урзин — сектант, и что он здесь создаёт секту, против которой мы, а также и евангелические, потом будем бессильны что-либо предпринять, когда она засядет в частном доме.
Причиной разговора для этих двух господ были манускрипты Маргиты Орловской, которые были ударом грома среди ясного неба. Пан декан написал одно письмо пану Николаю, второе — пану Адаму, а каплан между тем отправил длинное послание пани Маргите.
— Знаете что, — сказал вдруг Юрецкий, — завтра я поеду в Раковиан к пастору и предупрежу его, пусть он будет начеку. Ведь Подград — большой филиал. Насколько меньше станет его заработок, если его прихожане перейдут к Урзину! Коримский, наверное, и не подозревает, какие последствия могут иметь его действия. В делах веры он такое же пустое место, как Адам Орловский. Я уверен, что этот незаметный, и кажущийся таким безобидным, провизор имеет большое влияние на мировоззрение Николая Коримского и Маргиты Орловской. Если его устранить, всё движение прекратится и успокоится.
— Однако его сейчас не так просто устранить. Об этом надо было думать раньше, ваше священство. Орловский и Коримский ему многим обязаны. Говорят, что он позаботился и ухаживал за пани Райнер до приезда его милости. И с тех пор, как он здесь, в аптеке образцовый порядок. Доктор Раушер говорит, что Коримский никогда больше не найдёт такого провизора, что он очень надёжный работник. Но вот что я придумал: сегодня вечером я тоже пойду на собрание и посмотрю, будет ли ктонибудь там из наших католиков. Если нет, то оставим это дело пока в покое; пусть евангелические думают, как быть дальше.
— Хорошо, пан каплан, посмотрите и придите потом ко мне, даже если я уже лягу. — Я ведь любопытный.
Любопытство пана декана было удовлетворено, но как?! Каплан Ланг около половины десятого вернулся, разгорячённый от быстрой ходьбы.
— Дайте мне всё сказать, ваше священство, — ответил он на вопрос своего начальника. — Вхожу в аптеку. Слышится пение, прямо-таки специальное для того, чтобы ввести души в искушение. Открываю дверь большого помещения, освещённого большими чудными светильниками. На окнах — длинные бордовые шторы, а на разрисованных стенах сияют разные изречения из Библии, написанные золотыми буквами. Впереди — небольшой стол, накрытый тяжёлой скатертью. На нём лежит книга, а перед столом стоит стул. Вдоль стен — в три ряда стулья, почти все занятые. В углу стоит гармония, за которой сидит девушка. И что вы думаете, ваше священство, сколько я видел там наших людей?