Дорогой ценой
Шрифт:
— Она всех простила, ваша милость. В Царство Небесное зло не уносят. Души, перешедшие в иной мир, могут только благословлять, потому что они у Бога, а Бог — Сам любовь.
— Вы так считаете? — Старик Орловский схватил руку молодого человека, стараясь удержать её в своей. Он чувствовал, что Урзин владел чем-то, чего ему не хватало. В эти минуты ему нужна была опора. — Вы думаете, что она не попала в ад, что она ушла домой, как она верила?
— Сын Божий говорит: «Если будешь веровать, увидишь славу Божию». Она в Него верила, и Он не мог обмануть её надежды. «Приидите ко Мне все труждающиеся и обременённые, и Я успокою вас». Вот она и пошла к Нему, и Господь успокоил её. Когда пастырь находит заблудшую овцу, он её несёт не куда-нибудь, а домой. И она тоже была заблудшей овечкой, но Иисус Христос нашёл её, взял её на Свои плечи, и теперь Он говорит ангелам:
«Порадуйтесь со Мной, Я нашёл Свою пропавшую овцу». Она дома, ваша милость, но тело её ещё здесь, и мы должны что-то сделать, чтобы отправить её тело в последний путь.
— Вы правы…
Таким образом успокоившийся старик, которому слова молодого человека показались благой вестью, вспомнил забытые свои обязанности. Теперь начались заботы и труд, потому что у баронессы из вещей ничего с собой не было, а достать в Подграде необходимое для похорон было невозможно. Маргита выбрала из своих запасов самое тонкое бельё и помогла одеть свою мать. Она расчесала её длинные, густые волосы. Затем они с Анечкой поехали в Подград и купили там немного белого атласу, который ещё в прошлом году был привезён купцом для одной невесты, но так и остался невыкупленным.
Дома она отпорола кружева от своего свадебного платья, и Анечка с горничной принялись за работу. За три часа платье было готово. Они распустили её длинные золотистые волосы и покрыли их свадебной вуалью Маргиты.
Такой увидел её сын, жизнь которого несколько часов тому назад висела на волоске и который только сейчас, опершись на руку друга, мог зайти в украшенную цветами комнату.
— Присядь, Никуша, — попросил его Аурелий.
Юноша послушался. Он смотрел на мать свою, как во сне.
— Коллега, может быть всё же не стоило приводить его сюда? — обеспокоился доктор Раушер. — Если у него сердечный приступ повторится, всё будет кончено. Бедный Никуша!
— Тихо, коллега, — ответил молодой врач. — Я надеюсь, что он поплачет здесь, и это принесёт ему облегчение.
— Может быть, оставить его здесь одного?
— Да, пожалуй, пойдёмте отсюда.
Когда врачи вышли из комнаты, Никуша закрыл лицо обеими руками, но не заплакал, а только откинулся в кресле, как человек, у которого всё болит. Затем он вдруг встал и склонил свою голову рядом с головой неподвижно лежащей матери. О, как они были похожи друг на друга! Когда он закрыл глаза, казалось, что и он неживой.
Каково было стоявшему в дверях Коримскому при виде этой картины! Горе тому сердцу, которому приходится испытывать подобные мучения и которому нет утешения, потому что Иисус Христос не имеет места в нём!
— Дайте мне умереть с моей матерью! — воскликнул юноша, когда его привели в чувство. — Все мои надежды разрушены, я не могу посвятить свою жизнь Христу, я хочу уйти к Нему. Для бесцельной, пустой жизни у меня нет сил.
Лишь отец понял его слова. Он боялся, что имя его перед миром может стать притчей во языцех из-за веры в Христа. Но разве оно не стало таковым теперь, когда смерть Наталии Орловской снова напомнила забытую семейную трагедию, тем более, что барон Райнер намеревался увезти покойную супругу из Орлова?
Коримский смотрел на усопшую и ему казалось, что уста её хотят сказать:
«Если ты Ничего не можешь сделать для своего сына, то я возьму его с собой, и мы вечно будем счастливы у Иисуса, для Которого в твоём доме нет места».
— Оставь его мне! — стонал Коримский, протянув руки к умершей, словно пытаясь остановить её. — Я всё сделаю, только оставь его мне!
— Не можете ли вы оставить нас ненадолго одних, пан Коримский, — спросил вдруг знакомый голос.
Коримский повернулся.
— Урзин, вы здесь? Наконец-то!.. О, уведите его отсюда, иначе он тоже умрёт, и скажите ему, что я подумал о том, что он просил у меня в Боровце, и что я на всё согласен.
Коримский быстро повернулся и вышел. Дверь за ним тихо закрылась, и в комнате, где лежала покойница, запел сначала слабый, а потом всё более крепнущий голос:
«Есть ясный лучший мир иной, светлый мир! Светлый мир! Там нет печали никакой, чудный край! Чудный край» Святые песни там поют, там духи светлые живут. Никто не знает там греха; светлый мир! Светлый мир! Нет туч на небе голубом, чудный край! Чудный край! Никто не стонет под трудом; Божий рай! Божий рай! Все радости там без конца пред ликом Господа Отца. Всё там ликует в мире том. Чудный край! Чудный край! Хоть мы виновны пред Христом, Он нас спас! Он нас спас! Хотя весь мир объят грехом. Он нас спас! Он нас спас! И Кто пришёл за нас терпеть. Тот может всю вину стереть, В страну блаженства вновь ввести. Он нас спас! Он нас спас! Идите все Его путём, вслед за Ним! Вслед за Ним! Идите все в Отцовский дом, вслед за Ним! Вслед за Ним! Спешите, время нас не ждёт, но всё спешит оно вперёд. Уж скоро час наш подойдёт, вслед за Ним! Вслед за Ним!» Молодой человек допел песню до конца и склонился к рыдающему юноше: — Не плачь, Никуша, твоей матери теперь хорошо.— Я знаю, верю и чувствую, что ей хорошо, но как больно ей, наверное, было расставание! Она примирилась с отцом, а потом явился Райнер, и это её убило. Ах, никогда я не забуду её ужасный крик, словно над пропастью.
— Однако, Никуша дорогой, не забывай, что он был последним. Из её уст такой крик больше никогда не вырвется! Если ты Осознал весь ужас страданий, которые твоей матери пришлось вынести, то ты можешь понять величие Божьего милосердия, спасшего её. И хотя мне тяжело, я всё же должен тебе напомнить, что у тебя есть причина благодарить Господа. Твоя мать приняла Иисуса Христа и вместе с Ним и Его заветы, следовательно, она никогда больше не могла бы вернуться к Райнеру и жить с ним. А разлука с ней погубила бы его. Но и он был ей очень дорог; она не могла на него пожаловаться. К твоему отцу она, согласно Слову Божию, тоже не могла вернуться. Так что ей ничего другого не оставалось, как вернуться к своему отцу, и тем самым снова разделить Орловских и Коримских, либо где-нибудь жить в полном одиночестве. Господь избавил её от этого. Да, ей пришлось испытать всю горечь от сознания своей греховности и её последствий!
Но это был лишь один момент! Тем больше блаженства и радости испытывает душа, когда она, избавленная от всех волнений и мучений, достигает тихой пристани спасения и мира!
В комнате стало тихо. Вдруг юноша бросился на грудь своему ДРУГУ.
— Я благодарю тебя, Мирослав, за всё, но особенно за это объяснение! Хотя и больно его слушать, но оно приносит исцеление.
Да, Бог из любви взял её к себе, и я благодарю Его за это всем сердцем. Он и меня в своё время возьмёт к Себе.
— Почему ты этого хочешь, Никуша? — спросил Урзин, гладя горячий лоб юноши. — Ты чувствуешь себя так плохо?
— Слава Богу, мне полегчало с тех пор, как я выплакался. Словно камень упал с души. Но у меня спазмы сердечные повторились, и я лишился последних сил.
— Господь Иисус Христос даст тебе новые силы, и ты сможешь Ему ещё лучше послужить.
Юноша опечалился ещё больше.
— Ах, у меня нет возможности Ему служить! О, если бы ты знал!
И Николай пожаловался другу, как провалились его прекрасные планы относительно евангелизации в Подграде.
— А где ты хотел устроить молитвенный дом? — спросил Мирослав, задумавшись.