Дорогой ценой
Шрифт:
— Под отцовским кровом покоилась теперь несчастная жертва суеты этого мира. Она была женой двух мужей. Но кто из принадлежащих Христу мог бросить в неё камень так, чтобы этот камень не попал во всё христианское общество, которое подобные связи разрешает и благословляет? Кто может утверждать, что брак Манфреда Коримского и Наталии Орловской, соединённый нерасторжимыми узами через сына и дочь, разрушен тем, что Наталия ушла и заявила, что больше не вернётся, — если даже мирские и церковные власти за деньги расторгли этот брак? И кто может утверждать, что эта связь Наталии Коримской с бароном Райнером, если она даже была узаконена всеми церемониями лютеранской церкви, действительно оправдана перед Богом при жизни Манфреда Коримского? А если нет? Если бы Райнер перед глазами всего общества ввёл Наталию Коримскую в свой дом и жил бы с ней незаконным браком, это общество его рано или поздно осудило бы. Но раз церковь благословила их грех, то они перед миром считались праведными. Но не перед Господом…
Да, если бы кто-нибудь бросил камень в Наталию Орловскую, он поразил бы всё так называемое «христианское общество».
Проходил час за часом, а глаза женщины всё ещё были закрыты. Дыхание её было таким слабым, что она казалась уже неживой. Наконец, в тот момент, когда пан Николай нагнулся к ней, глаза её открылись.
Некоторое время они смотрели прямо, а потом взор их стал блуждать по хорошо знакомой комнате, пока не остановился на лице старика.
— Значит, я всё же дома, — прошептала она слабым голосом. — Это не сон. Ты меня взял домой, дорогой отец, и дашь своей бедной Наталии умереть под родным кровом, не правда ли? Ах, она так долго блуждала по чужбине!.. Я благодарю тебя!
— Наталия, роза моя, что ты говоришь? Не умирать, а жить ты будешь у своего отца! — возразил ей отец со слезами на глазах.
Ему было больно слышать такие слова от неё, и всё же в них было что-то хорошее, необычное, говорившее о чём-то далёком и высоком.
— Жить? Для меня нет больше жизни на этой земле! Дай мне руку, отец… Вот так. — Она прильнула к ней губами. — А теперь прости всё своей заблудшей дочери.
— Дитя моё, не надо, я тебя прощу! Не ты у меня, а я у тебя должен просить прощения. Если бы не моя жестокость, всего этого не случилось бы с тобой.
— Не вини себя, отец, потому что я была не менее жестока. Мы оба были на неверном пути и погибли! Ах, отец! Всё пропало: жизнь, время, силы — всё на земле пропало! Невинность и чистота, семейное счастье — всё! Я стояла перед Господом с пустыми руками, и Он меня принял. Он указал мне на крест, на котором был Он, мой Спаситель, и Он смыл всю мою вину Своей кровью. Не смотри на меня так, отец, не думай, что я в бреду. У меня жар прошёл. Поверь, нет другого посредника — ни на небе, ни на земле — между нами и Богом, кроме Того, распятого на кресте Иисуса Христа. Теперь у меня есть Спаситель, Который меня никогда не предаст и Которому я буду верна. Отец Небесный дал мне Своего Сына, и я Его приняла в конце моей жизни. Это сокровище я могла бы иметь всю свою жизнь, с Ним я была бы счастлива. Отец, прими Иисуса Христа! Без Него нет спасения! Я не могу тебе лучше об этом сказать. Сорок лет я прожила, двум церквам принадлежала, но никто мне Истины не сказал. Я теперь не знаю ничего, кроме того, что «Так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную». Я не могу тебе этого объяснить, отец, но я знаю, что мне оказано милосердие и что с меня снята тяжесть моей вины. Бог меня простил, Иисус Христос меня принял… Я знаю, что спасена. Я почти ничего не знаю о новой Родине, но я знаю, что войду в неё, так же точно, как я сейчас здесь, дома. Ах, отец, подумай о словах твоей заблудшей, но спасённой, умирающей дочери! «Сын Человеческий пришёл взыскать погибшее»…
Сердце пана Николая сжалось. Из уст дочери он словно слышал голос Божий.
— Скажи мне, что я должен сделать, чтобы и: мне найти Христа?
Но глаза женщины снова закрылись. Она как бы собиралась с силами. Только через некоторое время она их снова открыла.
— Я очень слаба и несведуща. Спроси тех, которые уже давно со Христом. А теперь, отец, у меня к тебе большая просьба: позови моих детей, и его тоже.
— Кого, дорогая моя?
— Коримского.
— Может быть, Райнера? — осмелился старик возразить дрожащим голосом.
— О, он и так придёт. Он придёт проститься со мной! Отец, он всегда был добр ко мне. Бережно на руках он носил меня по жизни; я этого не заслуживала. Однако это был грех.
Её губы болезненно дрогнули.
— В чём был грех, дитя моё?
— В том, что я вышла за него замуж. Для меня было бы лучше никогда не родиться. Но нет, я больше не буду отчаиваться. Иисус Христос омыл меня и от этого великого греха.
В комнате стало тихо.
— Отец, — шепнула она через некоторое время, — ты исполнишь мою просьбу?
— Сейчас, дитя моё, я их позову, — ответил старик. — о неужели ты хочешь, чтобы и он пришёл?
— Да, я этого хочу. Мы должны поговорить. Мы должны простить и примириться друг с другом.
Пан Николай написал депешу и отправил её, но в своей подавленной душе он не верил, что кто-нибудь, кроме Маргиты, придёт.
Утомлённая разговорами, больная снова заснула. Доктор, пришедший с деканом Юрецким, нашёл её спящей.
— Мне кажется, что ей немного лучше, — сказал врач, — а вы не думаете известить пани Маргиту?
— Я уже послал телеграмму.
— Уже? Жаль! Я подумал, что было бы неплохо позвать и доктора Лермонтова.
— И его я тоже позвал.
— Ну, тогда всё в порядке.
— Ах, что я слышу!.. — заговорил декан Юрецкий. — Ваша бедная заблудшая дочь вернулась под кров отца! О, если бы она вернулась так же в лоно своей святой церкви! Я верю, что святая Матерь Божия просила бы за неё до тех пор, пока она ей не вернула бы своё сердце; и она позволит нам ещё и поговорить с ней о спасении её души.
Декан Юрецкий удивился, что его слова вызвали на лице пана Николая горькую усмешку.
— Моя дочь очень слаба, ваше преосвященство, вряд ли с ней можно будет поговорить.
— Aх, было бы очень жаль! Подумайте, ваша милость, если случится худшее, что тогда? Если она не вернётся в лоно церкви, если не будет возможности причастить её, то вашей милости пришлось бы хоронить свою дочь в нашем католическом городке при помощи евангелического пастора и в неосвящённой земле Ибо мы для неё, заблудшей и сознательно ушедшей из нашей церкви и нераскаявшейся, ничего не сможем сделать. Ах, как я сожалею, — замечая бледность пана Николая, продолжал декан, что мне приходится говорить эти слова и трогать раны вашего сердца! Но только любовь и забота о спасении души этой женщины и о вашем утешении принуждают меня к этому. Следует ещё учесть, что если она к нам вернётся, всё может исправиться. Святым причащением и молитвами мы избавим её от ада, куда она из-за своего вторичного брака должна попасть. И если мать к нам вернётся, это будет хорошим примером для дочери, и она исправит свою вину перед ней!
Ах, что творилось от этих слов в душе старика! В его ушах всё ещё звучали слова дочери: «Я знаю, что я пойду домой»
«Она твёрдо верила, что пойдёт к своему Отцу Небесному, а не в ад. А если она ошибается? — думал пан Николай — Какое это мог бы вымолить! Ведь католики молиться за неё не станут, так как она оставила их церковь, а лютеране не верят, что из ада можно кого-нибудь спасти. «Мне всё прощено», — сказала она. Возможно ли это? Должно быть так, ибо умирающие не ошибаются.
Но всё-таки, уходить в вечность без святого причастия и соборования…