Дорогой ценой
Шрифт:
Как он мог, будучи строгим католиком, позвать в свой дом лютеранского пастора! Ах, как хорошо было бы, если бы она всё же вернулась в католическую церковь! Хотя бы ради Маргиты!»
Декан Юрецкий заметил борьбу в душе пана Николая и не ошибся в своих ожиданиях.
— Моя дочь только что задремала, я пойду посмотрю. Когда она проснётся, я вас позову. Но сначала нужно её к этому подготовить.
— Конечно, конечно, ваша милость!
В спальне пан Николай нашёл только Анечку. Она подавала больной лекарство. Врач в другой комнате прилёг на диван, у него болела голова. Он хотел остаться в Орлове до утра — так малы были его надежды… Значит, пану Орловскому никто не мешал поговорить с дочерью. Но когда он теперь стоял у её постели, все силы оставили его.
— Что ты, отец? — спросила вдруг больная и тем самым дала ему возможность начать разговор.
И хотя ему это было невыразимо трудно, пан Николай сказал, что декан Юрецкий пришёл и хотел бы с ней побеседовать.
— Декан Юрецкий? — переспросила она, будто она уже забыла друга своего отца.
Старик напомнил ей о нём, и когда он её ещё раз несмело спросил, можно ли декану зайти к ней, она кивнула головой и закрыла глаза.
Декан не ожидал, что его так скоро позовут. Он сразу не нашёлся, что сказать, потому что изменённые черты лица Наталии Орловской смутили его. Однако, начав говорить, его уста исторгли целый поток уговоров и объяснений. Он старался убедить больную, что лишь в католической церкви можно обрести спасение, потому что эта церковь и после смерти при помощи святых может спасти душу из ада. Она также может содействовать через святого Петра, через заступничество святого Иосифа перед Царицей Небесной — Девой Марией. Он дал ей понять, что Матерь Божия за неё, заблудшую дочь, ещё в её последний час может просить Своего Сына, даже если она долгие годы отворачивалась от Неё, и что церковь, являющаяся видимой матерью души на земле, готова принять свою кающуюся дочь и через святое причастие и соборование может примирить её с Богом.
Больная не давала ответа, а только странным взглядом смотрела то на отца, то на священника, который продолжал:
— Какой ужасной может быть кончина для души и для родных! нельзя будет даже похоронить по-христиански в освящённой земле…
При этих словах на лице больной появилась улыбка. Но когда декан упомянул ошибочное воспитание дочери и её скорое возвращение в лоно церкви, к которой она, собственно, принадлежала, и как желательно было бы, чтобы мать стала для неё хорошим примером, она вздрогнула. Тень страдания легла на её лицо.
Умоляюще она протянула руку к отцу, будто хотела сказать: «Не мучьте меня больше!». Затем она закрыла глаза. Однако на настоятельный вопрос декана, каков будет её ответ, она их снова открыла и ясным взглядом, посмотрев в лицо священника, сказала:
— Если бы я выздоровела, я со своим настоящим убеждением никогда не вернулась бы в католическую церковь, а тем более сейчас. Я не нуждаюсь в посредничестве святых. Единственный мой Посредник — Иисус Христос, других я не знаю. Прощение грехов, которое мне не могла дать никакая церковь, я получила сегодня. Господь ради заслуг Своего Сына из милости принял меня, несчастную. Из ада возврата нет. Я ада не страшусь, ибо у меня есть защитник — Иисус Христос, Оп сохранит меня от него. Что я упустила в воспитании моей Маргиты, я исправить уже не в состоянии; это я предоставлю Ему. Если Он меня нашёл, то найдёт и её. Когда меня не станет, отец, отдайте тело моё Райнеру, я ему принадлежала. Он позаботится о том, чтобы и для несчастной Наталии Орловской нашлось местечко в земле. Ах, если вы в жизни не заботились обо мне, — обратилась она к декану, — если вы вместо того, чтобы указать мне верный путь ко спасению, завели меня в заблуждение, то оставьте меня теперь в покое. Благодарите Господа, что Он ещё в последний мой час сжалился надо мной; ибо за мою погибель и вы были бы в ответе перед судом Христа…
Дальше она говорить не могла, она потеряла сознание.
— Я, право, не знаю, ваша милость, — сказал врач с возмущением, — как вы с деканом так бессовестно можете отравлять последние мгновения жизни бедной баронессы! Лучше бы она осталась у няни X., там по крайней мере ей было спокойно.
Но пан Николай едва слышал слова доктора. Признание дочери потрясло его.
— Она в полном заблуждении, — заключил декан, — здесь мне делать больше нечего.
Старик понял, что декан прав: больше делать с ней было нечего. Его дочь стала лютеранкой, и не только для того, чтобы выйти замуж за Райнера, как он считал до сих пор, — ах нет, она всем сердцем отвергала святую римскую церковь и её средства спасения. Она стала убеждённой протестанткой. Она была в заблуждении, это он знал. Однако как человек в свой смертный час может быть таким счастливым и смелым в заблуждении? Как могла она, такая страстная натура, с таким детским доверием приблизиться к ГОСПОДУ и связать с Ним все свои надежды? Как могла она, грешница, отказаться от дсех средств спасения я осмелиться обратиться к Самому Христу? О, бедное моё дитя!
Как врач и предполагал, больная оставалась продолжительное время без сознания. На вопрос Анечки, придёт ли больная ещё раз в себя, он определённого ответа дать не мог.
Девушка почти желала, чтобы свидетельства больной были её последними словами. Анечка больше не сомневалась в готовности её предстать перед Христом. Она знала, что написано: «Если устами твоими будешь исповедовать Иисуса Господом и сердцем твоим веровать, что Бог воскресил Его из мёртвых, то спасёшься».
Больная дала чудное свидетельство об Истине. Все свои надежды она возложила на Того, Который сказал: «Кто исповедает Меня пред людьми, того исповедаю и я пред Отцом Моим Небесным». Она была готова войти в обитель, которую Сам Сын Божий приготовил для неё своими страданиями, смертью Своей, кровью Своего сердца…
Она-то была готова, но человек, который вдруг, к удивлению всех присутствовавших, склонился над больной, не был готов отпустить её.
— Наталия, моя Наталия!.. — воскликнул он с болью в душе. — Наконец я тебя нашёл! Но как и где? Ах, дорогая моя жена, посмотри же на меня, открой глаза! Хотя я этого и не достоин — я должен был тебя раньше найти — это верно. Она меня не слышит и не видит ах!..
Мужчина целовал её лоб, руки и губы. Присутствовавшие знали, кто был этот незаметно и внезапно появившийся здесь человек. Его отчаяние и боль заставила их отступить и оставить его наедине с больной.
Наконец доктор решился подойти к склонившемуся в отчаянии у постели больной барону Райнеру.
— Прошу вас, пан барон, не отчаивайтесь так, этим вы ей не поможете; встаньте, прошу вас!
Человек вздрогнул и, подняв голову, посмотрел врачу в дицо.
— Вы врач?
— Да.
Барон подал ему руку.
— Скажите мне правду, но только правду: что вы думаете о состоянии моей жены?
Нелегко было, глядя в его печальные глаза, сказать ему правду.
— К сожалению, я должен сказать, что пани баронесса опасно больна.
— Почему вы не говорите мне полной правды, что надежды на выздоровление нет?
— спросил он с внешним спокойствием.
— Врач до конца должен надеяться.
Барон его не слышал. Он видел только свою несчастную жену.
— Приветствую вас, барон Райнер, — раздался немного неуверенный голос пана Николая.
«Он меня любил и был всегда добр ко мне…», — звучал в ушах старика голос дочери.
Барон вздрогнув, повернулся. Представлять их друг другу не требовалось: Райнер знал, что впервые предстал перед отцом любимой жены, не захотевшим жить под одной крышей с разведённой дочерью.
— Извините меня, ваша милость, что неожиданные обстоятельства заставили меня переступить порог вашего дома. Но я пришёл только для того, чтобы забрать мою жену.
— О чём вы говорите, барон? — возразил старик испуганно. — Неужели вы хотите забрать у меня Наталию, и именно теперь, когда она так слаба?
— Неужели ваша милость предполагает, что я дам ей умереть здесь, где ей раньше не было места? О, нет! Я знаю, что рискую всем, но лучше пусть она умрёт у меня на руках в дороге, чем в Орлове!