Дорогой ценой
Шрифт:
— Не навеки, пан барон, — возразил Николай с любовью. — Может быть, и наша жизнь уже недолго продлится, но там мы свидимся; там, где наша дорогая сможет подать нам всем руку без того, чтобы кого-нибудь обидеть. Но так как мы там, пред Господом, будем жить все вместе, нет причины, чтобы нам здесь не подать друг другу руку, так как её, разделявшей нас, уже нет с нами. Идёмте, пан барон, со мной в Орлов!
— Я пойду с вами, пан Коримский, но прежде я должен написать ещё письмо и отправить две депеши.
Райнер поднялся.
— Я вас подожду. Вы позволите? — добавил юноша.
Барон, повернувшись к нему, увидел, что Николай прислонил свою голову к спинке дивана.
— Вы устали? — спросил он. — Прошу вас, прилягте. Я сожалею, удобств. Подушки здешние прямо-таки ужасные. Когда я представляю себе, что моей Наталии пришлось бы здесь спать, то понимаю, что никогда не смогу отблагодарить Урзина за его заботу о ней. Хотя она и находилась в простой комнатке, но за ней ухаживали с любовью.
— И ещё с какой! О, пан барон, за это мы перед Мирославом всегда в неоплатном долгу. Да вознаградит его Бог! Однако не теряйте со мной времени, я не хочу вам мешать в вашей работе.
Письмо было быстро написано и депеши составлены. Барон заметил, что юноша посмотрел на стакан с водой, и поднёс его ему.
— Вы пить хотите?
— О, благодарю!
— Какая у вас горячая рука! У вас, наверное, сильный жар? — спросил барон заботливо. — Это от волнения и усталости, и вы ночью, наверное, тоже не спали…
— Да, всё это действует…
Барон увидел, что юноше стало ещё хуже. Он прижал его голову к своей груди.
— Чем я вам могу помочь?
— Мирослав скоро придёт, он пошёл за моим лекарством. От него мне всегда легче, а теперь Господь даст мне облегчение.
Барон своим платком вытер лоб Николая. Через некоторое время юноше стало легче.
— Позвольте мне здесь побыть, пока мне не станет лучше, — попросил гость барона.
— Может быть, заказать для вас немного вина или чёрного кофе?
— Нет, благодарю. Я постараюсь перетерпеть боль, она пройдёт. Скажите мне, пожалуйста, когда моя мать узнала, что я заболел?
Барон отвёл сочувственный взгляд от юноши, сел на стул и своими руками стал согревать холодные руки Никуши.
— В её день рождения, — вздохнул он, и воспоминание о его прежнем счастье вызвало в его душе глубокую скорбь.
Лишь спустя некоторое время, он смог подробно рассказать Николаю, какое письмо она в тот день получила, как заболела, как он отвёз её в лечебницу, а сам решил разузнать в точности о состоянии её сына.
— Ну вот, я узнал всё о случившемся с вами, но поскольку ничего радостного сообщить ей не мог, да к тому же устав от работы и дороги, я хотел несколько дней отдохнуть в долине Дубравы и подождать до конца её пребывание в лечебнице, а потом только вернуться за ней. Поэтому получилось, что секретарь мой не знал, где меня искать. Если бы Степан Градский не оказался другом пана Урзина, я бы и сегодня ещё ничего не знал о случившемся. А может быть, и лучше было, если бы я ничего не узнал. Возможно,
Наталия была бы ещё жива…
— Не говорите так, пан барон, — возразил юноша, — Иисус Христос всё-равно взял бы мою мать к Себе. Его водительство чудно. Он устроил так, что вы были осведомлены о происходящем и своевременно могли приехать. Что бы мы сейчас делали? На вас упала бы тень, будто она и с вами разлучилась. А так как вы здесь, никто ничего плохого не может подумать.
— О, мне всё равно, что думают в мире. Четверть своей жизни я стремился к чести и карьере, к дворянскому званию, чтобы всё это принести к её ногам; а теперь, когда всё это достигнуто, она умерла. Для меня ничего не осталось, кроме пустоты. Степан Градский прав: без Христа и без того достоинства, которое даёт звание «христианин», — всё суета проходящая.
Барон совсем забыл, кому он всё это рассказывал. Ему нужна была близость человека и возможность поговорить о том, что его угнетало. Стук в дверь нарушил наступившую тишину. Вошёл Урзин, которого они сердечно приветствовали.
— Вы принесли лекарство, пан Урзин?
— Да, пан барон, прошу. У вас вода есть?
— Да, пожалуйста!
— Я свежее приготовил, Никуша, чтобы оно лучше и дольше действовало; поэтому тебе пришлось так долго ждать. Прости! Провизор наклонился и подал ему лекарство и воду.
— О, как ты часто дышишь, Мирослав. Ты так торопился?
— Я знал, что у тебя боли, поэтому торопился. Господь даст, всё пройдёт.
— Будем надеяться.
— Эту подушку я принёс для пана барона, но пока что я тебе её подложу, вот так…
Провизор достал простую подушку из своего саквояжа и подложил её Никуше под голову. Затем он вынул хорошее шерстяное одеяло и накрыл им своего друга.
— Простите меня, пожалуйста, за вольность, — извинился он перед бароном. — Вы сказали, что не желаете ложиться в кровать, а на диване без одеяла прохладно.
— Вы очень любезны, я благодарю вас. — Райнер протянул ему обе руки. — Вы напомнили мне, что я оставил свои вещи на вокзале. Там у меня есть подушка и одеяло, которые я всегда беру с собой в дорогу. Но теперь я воспользуюсь тем, что вы мне принесли.
— Тебе немного лучше, Никуша? — обратился Урзин к своему другу, чтобы перевести разговор на другое.
— О, Мирослав, средство это хорошее, оно сразу помогает. _
— И вы действительно чувствуете себя лучше? — спросил барон.
— Да, пан барон, через некоторое время мы сможем отправится.