Дорогой ценой
Шрифт:
Молодой врач поклонился. Не сказать, что ему было легко раскрыть перед чужим человеком, этим египетским вельможей, тайны близкой ему семьи, однако он чувствовал, что маркиз имеет право на эту просьбу. Он также сообщил, что умершая жена Райнера перед смертью помирилась со своим отцом, детьми и со своим первым мужем. Перед его внутренним взором ещё так живо стоял тот последний ужасный момент, что он и его описал.
— Это ужасно! — произнёс маркиз, тяжело вздыхая, закрыв лицо руками. — И внезапная смерть матери так взволновала и потрясла Николая Коримского, что он снова заболел?
— Да, он упал в обморок, а потом у него был сердечный приступ. Ваша милость мне разрешит сегодня ещё вернуться к нему, потому что я опасаюсь повторения приступа?
— Вы опасаетесь, что и он может умереть?
— Как его друг, — ответил молодой врач, — я надеюсь, что этого не случится; но как у врача — у меня нет этой надежды. Однако всё в руках Господа.
Эти слова словно ужалили маркиза.
— Неужели вы верите в Него?!
Лицо Аурелия залилось краской. «Вот как! Значит, ты не веришь в Него, — промелькнула у него мысль. — Поэтому ты так несчастен».
— Верю ли я в Иисуса Христа? — ответил он вопросом, произнося дорогое ему имя со всей сердечностью первой любви, которую Аурелий испытывал к Иисусу. — Да, господин мой, и это моё счастье, что я в Него верю.
— Счастье? — переспросил маркиз. — Это счастье — склоняться перед фантомом? Кто вас научил такой вере? Вы же врач, а врачи в большинстве своём просвещённые люди. Откуда у вас эта отсталость?
— Да, я врач, господин маркиз, и хотя практика у меня небольшая, я имел достаточно возможностей убедиться, что без веры в Иисуса Христа у человека нет утешения в беде. И сейчас в Орлове свет утешения нисходит лишь на тех, кто в Него верит. Остальные — на краю отчаяния. Я знаю по собственному опыту, что один Иисус Христос может нам всё заменить и даровать.
— Значит, вы не всегда так говорили, как сейчас?
Беседуя, они пошли по аллее.
— Не всегда, ваша милость. Я был несчастным заблудшим безбожником. Данное мной в детстве обещание Иисусу Христу я не сдержал. Но милость Господа вернула меня к Нему. Вы спросили, кто меня научил вере? В детстве мать учила меня, потом, когда её не стало, я всё забыл. Теперь Отец Небесный зажёг в моём сердце свет веры, и он останется со мной навсегда, потому что Его свет неугасим. Однако позвольте, ваша светлость, мне пойти к маркизе.
— Мы пойдём вместе.
Некоторое время они шли молча, потом Орано вдруг спросил:
— Вы греко-католической веры?
— Нет, господин маркиз, евангелической.
— Русский, а евангелический?.. Мне казалось, что русский может быть только греко-католической веры.
— О, на моей родине есть и другие вероисповедания, хотя они презираются и преследуются. — Глаза молодого человека сияли. — Ради Христа и свободы совести стоит вынести и преследования.
— Неужели вы.?… — Маркиз даже побледнел от возникшей догадки.
— Я сын матери, оставившей и потерявшей ради Христа всё, но которой Он воздал и ещё воздаст многократно.
Аурелий склонил голову, но тут же выпрямился, когда услышал вопрос.
— Почему вы всегда упоминаете одну только мать?
— Отца я не знал, я его лишился в самом раннем детстве.
— А зачем вы мне тогда говорили, что вы с родителями приехали в Вену?
Маркиз был в таком волнении, что ему пришлось прислониться к стене возле лестницы.
— Я вас не обманывал, ваша светлость. Брат моей матери меня усыновил. Он был моим отцом. Ваша светлость, что с вами? — испуганно спросил молодой врач.
Лицо маркиза ужасно побледнело и исказилось, словно от дикой боли.
— Что с вами?.. — повторил Аурелий снова вопрос.
— Ничего, не беспокойтесь. Идите к Тамаре, она вас, наверное, уже ждёт.
— Чтобы я, ваш домашний врач, оставил Вас в таком состоянии?
— Я вам приказываю, я прошу вас!
Последние слова маркиза звучали так повелительно и вместе с тем умоляюще, что молодой врач ушёл.
Между тем Тамара читала письмо Маргиты, в котором та сообщала, что мать её вернулась не только к отцу и детям, но что она нашла и Иисуса Христа и ушла к Нему. Под силой первых впечатлений она писала с искренней любовью о покойной матери, стараясь изменить мнение Тамары о ней, сложившееся у неё из последних рассказов Маргиты. И это ей удалось. Тамара представила себе красивую, покоящуюся среди цветов женщину, которая ничего о Христе не знала и была такой несчастной, а теперь ушла к Нему в вечное блаженство. Ею овладело жгучее желание увидеть её. «Да, я пойду к Маргите, — решила она, — и не только к Маргите!» Ах, там был ещё кто-то, кого смерть матери привела на край могилы…
«Мы думали, что он больше не проснётся, — писала Маргита, — и что нам придётся положить его рядом с матерью. Но, слава Господу, он проснулся, и хоть он и очень слаб, но Христос его всё же сохранил для нас»,
— Я должна увидеть мать Маргиты и его тоже, — всхлипывала Тамара. — У него такая скорбь! Он её предчувствовал. Как я могу не пойти к нему и не сказать, что и мне жаль его матушку. Дорогие мои, я приду к вам, чтобы поскорбеть с вами С таким решением Тамара встретила молодого врача. Она внимательно выслушала всё, что он рассказал, и когда узнала, что пани Райнер завтра должны увезти из Орлова, обещала обязательно приехать туда с отцом. Она ненадолго задержала Аурелия.
— Пожалуйста, идите скорее, чтобы не опоздать на поезд! — проводила она Аурелия и обещала извинить его перед отцом.
Когда он ушёл, она побежала в покой своего отца. Она нашла его за письменным столом с какой-то книгой в руках. Никогда ещё она не видела его таким поникшим. Она обняла его.
— Отец мой!
Он вздрогнул.
— Тамара, ты здесь? — в привлёк её к себе. — Чего тебе, моя звёздочка?
— Не правда ли, отец, мы отправимся завтра в Орлов?
— В Орлов, дитя моё, зачем?
Его и без того бледное лицо побелело ещё больше.
— Зачем? Выразить наше соболезнование! Ты разве не знаешь, что случилось?
— Знаю, но соболезнование можно выразить и письменно.
— Письменно? — Она наморщила лоб. — Отец, если бы я умерла, разве не лучше было бы для тебя, если бы пан Николай лично пришёл к тебе, чем если бы он тебе только написал?
— Не мучь меня, Тамара! Что за мысли! Если бы ты умерла, то никому не пришлось бы меня утешать, потому что я всем страданиям сразу положил бы конец.