Дорогой ценой
Шрифт:
Ему казалось, что он не переживёт эту ночь. И вдруг открылась Дверь, на пороге стоял Урзин… Коримский, как утопающий, протянул ему руки. Ещё и сейчас он видит перед собой это несмелое выражение сочувствия на лице Урзина. И он тогда провёл с ним всю ночь. Хотя Коримский большого значения не придавал его словам, которыми он так убедительно описывал вечное блаженство, ему всё же было приятно слушать его мягкий утешающий голос и видеть его милое лицо. Благодаря ему, Коримский не заболел в ту ночь, когда ему вдруг стало очень плохо. Урзин вовремя принёс необходимое лекарство и до утра делал ему холодные компрессы. Он также позаботился
Вначале Коримский совершенно не интересовался взглядами своего провизора. То, что он был религиозным человеком, Коримский заметил в первые же дни, так как Урзин, садясь за стол, всегда молился. Об этом также же говорило и то, что Урзин попросил закрывать по воскресеньям аптеку. Люди теперь привыкли к этому. То, что он был другом людей, он доказывал тем, что просил бесплатно выдавать лекарства для бедных. Теперь он уже лучше знал его принципы. Хотя они совершенно не совпадали с его мировоззрением, не уважать их Коримский не мог.
«Урзин, — думал он, — научил нас всех быть полезными в этом мире. Рядом с ним моя собственная жизнь кажется мне такой эгоистичной. Что бы он делал, если бы имел мои средства?!»
Коримский слушал музыку, подперев голову рукой. Его гордая душа пришла в странное смятение. Вдруг прелюдии перешли в песню, которая на обоих произвела чудное действие. Солнце уже зашло, и вечерняя заря угасала. Прекрасный день подходил к концу, но Коримский и Урзин этого не замечали.
«Обитель моя у потоков живых: Цветы там не блекнут от зноя; Там вечное царство лучей золотых, Любви совершенной, покоя. Стремлюсь я душой в надежде живой В тот край, где нет зла, ни страданий. Дай силы, Господь, идти за Тобой К отчизне чрез тьму испытаний».Коримский выпрямился в кресле. С немым удивлением он смотрел на молодого человека, по которому было видно, что он действительно чувствовал то, о чём пел.
«Отчизна та сердцу дороже всего; Там я отдохну от борений. Там место мне есть у Отца моего Вдали от земных искушений. Окончился путь, нет бури в душе, По вере победу мне дал Он. С толпою блаженных как радостно мне! Нас в вечную славу призвал Он. Друзей там увижу — их смерть унесла И нас на земле разлучила. Нет стонов, и спали оковы греха, И скорби там радость сменила. В хваленье одном пред Господом сил Душою мы в песне воспрянем… И Агнцу, Кто смертию смерть победил, Петь славу и честь не престану».Когда прозвучали заключительные аккорды песни, около Урзина, сидевшего с закрытыми глазами и опущенной головой, вдруг раздался озабоченный голос:
— Урзин, что с вами?
Ах, если бы Коримский мог предвидеть, что он своим внезапным появлением так испугает своего провизора — ведь тот не заметил его до сих пор, — он был бы осторожнее. Влажные от слёз глаза молодого человека растерянно посмотрели на него, щёки покраснели и тотчас побледнели.
— Что прикажете, пан Коримский? — произнёс он дрожащим голосом.
— Ничего я не прикажу. — Коримский склонился к нему и, побуждаемый непонятным чувством, провёл рукой по лбу провизора. — Я слышал ваше пение и оно побудило меня спросить вас, что с вами. Я не предполагал, что вы так можете петь для себя. Вы всегда заботитесь о том, чтобы устранить нашу боль, а сами носите её в своей душе.
— Нет у меня теперь уже никакой боли, пан Коримский. — Урзин осторожным движением устранил руку Коримского, лежавшую на его плече.
— Теперь уже нет? Но вы были так печальны…
— Вам показалось. Однако, пан Коримский, чем могу служить?
Коримский заметил, что Урзин избегает доверительного разговора, и это было ему неприятно.
— Я сейчас не нуждаюсь в ваших услугах, — ответил он холодно.
Лицо молодого человека ещё больше побледнело. Но он не поднял глаз. В зале стало тихо. И это молчание Урзина смягчило Коримского.
— Я принёс вам известие, — сказал он несколько сердечнее.
Взгляд Урзина говорил о его безмолвном страдании, но после этих слов он оживился.
— От Никуши?
Коримский снова был обезоружен, на Урзина невозможно было обижаться.
— От всех. Маргита пишет от имени всех остальных, особенно от имени Никуши, и просит меня, чтобы я хотя бы на неделю отправил вас к ним. Но я не знаю, хотите ли вы этого? Из-за аптеки вам не нужно беспокоиться, а остальное зависит от вас. О, пан Коримский, если вы позволите, я с удовольствием поеду, — ответил провизор просто, но с радостью в голосе.
— Ну, если других препятствий нет, то готовьтесь и езжайте завтра.
— Я вас благодарю, господин мой! Значит, я на сегодняшнем собрании ещё смогу предупредить о моём отъезде. Что касается аптеки, то я всегда забочусь о том, чтобы в ней всё было в порядке и я в любой момент мог отсутствовать. Мне нужно приготовить только ещё два лекарства. Позвольте мне сейчас сделать их.
— Я пойду с вами.
Они вместе вышли из зала в узкий коридор.
— Я сейчас вспомнил, — заговорил вдруг Коримский, — что четверть года уже давно прошло, а вы до сих пор не приходили за своим жалованием. Может быть, вы ожидали, что я вам его принесу? У меня заведено, что мои служащие по этому поводу сами обращаются ко мне.
Молодой человек ничего ему не ответил.
— Когда закончите приготовление лекарств, зайдите ко мне.
Провизор только поклонился.
«Странный какой-то, — подумал Коримский, глядя вслед быстро удаляющемуся Урзину.
Мои слова ему, наверное, были неприятны. Но почему? Разве он может бесплатно служить у меня, притом так служить, как он это делает? И в самом деле, пора позаботиться о том, чтобы он лучше был одет. Его бедность бросается в глаза».
Но что сказал бы Коримский, если бы он зашёл в комнату своего провизора и увидел бы, как тот упал на свой диван, спрятав лицо в подушку. «Господи, смилуйся надо мной, не оставь меня!