Дорогой длинною
Шрифт:
– Господи, что ж ты не уберёг… - с горечью пробормотала Варька.
Настя, идущая впереди, обернулась.
– О чём ты?
– Ни о чём.
– буркнула Варька.
– Может, обойдётся ещё… Но, подойдя к огню, она уже точно знала: не обойдётся. В реке рядом с гнедыми Ильи бродили две чужие лошади. Это были конь и кобыла, вороные трёхлетки-ахалтекинцы, с подобранной грудью, с сухими, словно выточенными из кости головками. Они лениво переступали в серебряной от лунного света воде, клали головы на спины друг другу, и жеребец всё порывался
– Ох, красота… - пробормотала Варька, перекрестившись. И тут же громко, нараспев заговорила, ускоряя шаг и кланяясь на ходу, - Доброго вам здравия, барин, на многие лета! Илья, что ж гостя на ногах держишь?
Молодой человек в распахнутой на груди косоворотке, стоящий у самой воды, добродушно рассмеялся, отошёл в сторону, похлопывая хлыстом для верховой езды по шевровому сапогу, и Варька увидела брата, стоящего по пояс в реке возле вороных коней.
– Дэвла, красавцы мои, невестушка моя милая…- услышала она сто раз слышанный, дрожащий от страсти шёпот, сопровождавшийся ловкими перемещениями под мордами лошадей.
– Дай-ка ножку… Ах ты, чёрт, ничего в воде не видно…
– Ровно бабу уговаривает… - буркнула Варька.
– Илья, вылезай! Что ты там, головастиков ловить взялся среди ночи? Выходи, ужинать будем! Барин, изволите с нами кушать? Настя, сядь к огню, не то комары сожрут.
Илья остался где был - казалось, и не слышал ничего. Настя молча поклонилась гостю, подошла к костру и опустилась на смятую рогожу. Варька убежала в шатёр, загремела там посудой. Молодой человек сел на корточки у огня, внимательно посмотрел в лицо Насти. Та, подняв голову, сначала нахмурилась было, но тут же улыбнулась.
Гость был совсем молод, не старше двадцати, - рослый темноволосый юноша с широкими плечами и заметной военной выправкой. Костёр бросал мечущиеся рыжие блики на его широкое, немного татарское лицо с тонкими усиками.
– Не александровец ли, батюшка?
– наугад спросила Настя. Юноша изумлённо рассмеялся:
– Твоя правда, красавица. Полозов Алексей Николаевич, Александровское юнкерское училище. Так ты, стало быть, московская? Как тебя звать?
– Была московская, ваша милость, пока замуж не вышла. Настасьей звать.
Да вы садитесь хорошо, сейчас ужинать будем. Варька, со мангэ тэ кэрав[69]?
– Ничи, поракир райеса[70].
– отозвалась Варька от шатра. Поняв, что больше занимать гостя некому, Настя снова обернулась к Полозову. Вскоре они разговорились, нашли каких-то общих московских знакомых, и Полозов немедленно начал рассказывать взахлёб о московской цыганке Насте ("Вот как тебя, милая, звали, и лет твоих же!"), в которую до смерти влюбился некий князь и даже чуть было не женился. Настя, слушая, только улыбалась и кивала головой.
–
– Нет, не довелось, не те доходы были.
– честно и со смехом ответил Алексей Николаевич.
– Ей, видишь ли, наше купечество под ноги золото горстями метало, а откуда же у бедного юнкера… Впрочем, твой муж говорил, что ты тоже неплохо поёшь, правда ли?
– Все цыгане поют помаленьку…
– Не осчастливишь? Я, конечно, не князь, но…- Полозов полез в карман и тут же смущённо вытащил руку.
– Ох, да у меня и ни гроша с собой. Я ведь поехал купать лошадей, а тут - шатёр, огонь… Настя покачала головой.
– Оставьте, ваша милость. Вы гость наш. Что вам спеть, песню или романс?
– Ты знаешь и романсы?! Ну, спой, пожалуй… Нет, это ты, верно, не знаешь.
Не обижайся, но он только этой весной начал входить в моду в Москве, – "Твои глаза бездонные"…
– Жаль, гитары нет.
– посетовала Настя. И, полуобернувшись в сторону реки, где похрапывали и плескали водой кони, вполголоса запела:
– Как хочется хоть раз, последний раз поверить…
Не всё ли мне равно, что сбудется потом?
Любовь нельзя понять, любовь нельзя измерить,
Ведь там, на дне души, как в омуте речном…
Дым от костра летел в лицо, и Настя пела закрыв глаза. И не видела, как Варька медленно подошла к костру, зажимая под мышкой котёл, и опустилась на траву поодаль. Не видела, как весь подаётся вперёд Полозов, по-детски вытянув трубочкой губы. Не видела, как выходит из реки весь мокрый Илья, на ходу отжимающий подол рубахи. И вздрогнула, и грустно улыбнулась, когда Илья вступил вторым голосом:
– Пусть эта глубь - безмолвная, пусть эта даль — туманная,
Сегодня нитью тонкою связала нас судьба.
Твои глаза бездонные, слова твои обманные
И эти песни звонкие свели меня с ума.
Не переставая петь, Настя смотрела на мужа в упор. Он тоже не отводил глаз, и ни разу за все полгода, которые Илья провёл в хоре, Настя не слышала, чтобы он пел так, и не видела у него такой улыбки. "Пустили сокола на волю!
Ах, слышали бы наши, отец, Митро…" Сильный мужской голос разом покрыл реку, улетел в тёмное небо, к луне, задрожал там среди звёзд, которые, казалось, вот-вот посыплются дождём на землю, закачаются в реке, словно невиданные водяные цветы… Варька не пела. Молча, без улыбки смотрела в лицо брата; сдвинув брови, думала о чём-то своём.
Песня кончилась. Илья, улыбаясь, подошёл к гаснущим углям, сел рядом с Настей.
– Хороша моя молодая, а, барин? Тебе такая и во сне не приснится!