Дорогой длинною
Шрифт:
Это была уже дерзость, и Настя обеспокоенно взглянула на Полозова: не обиделся ли, - но тот по прежнему сидел весь вытянувшись вперёд. В его широко открытых глазах бились блики огня, он восхищённо смотрел на Настю.
– Боже правый, да ведь такой… такого… Да ведь тебе в Большом императорском место, а не в этом шатре! Как же… Куда же вы едете?! Откуда?!
Настя не удержалась от улыбки. Уже открыла было рот, чтобы ответить, но Илья опередил её:
– Изо Ржева в Серпухов.
– Что же вы такого крюка дали?
– С дороги сбились, не местные мы. Первый раз тут едем.
Настя удивлённо посмотрела
– Куда же ты, Настя! Посиди с нами!
– привстал было следом Полозов, но она откликнулась из темноты:
– Прости, барин, некогда.
Варька у самой реки чистила при свете месяца картошку. Настя села помогать. Наугад нашла Варькины холодные, мокрые пальцы.
– Что стряслось? На тебе лица нет! Почему Илья говорит, что мы в Серпухов едем?
– Отстань!
– сердито бросила Варька, вырывая руку.
– Держи вот картошку! Да не эту, чистую держи… И иди к огню, сиди с ними! Пой, улыбайся!
Богу молись, чтоб из Ильи этот бес к утру выскочил! И не спрашивай меня, бога ради, ни о чём!!!
Ничего не понимая и совсем растерявшись, Настя ушла в шатёр и сидела там, жадно прислушиваясь к разговору Ильи и Полозова. Понемногу она начала понимать, и по спине забегали морозные мурашки.
Илья никогда не скрывал того, что он конокрад. Его таборное занятие даже прибавляло ему уважения у хоровых цыган, среди которых было много страстных лошадников. Цыганки недоверчиво спрашивали у него:
"Неужели ты коней воровал?" "Было дело…" - смеясь, отвечал он. Но одно дело - шутить и смеяться там, в Москве, и совсем другое - здесь, когда ты уже жена таборного цыгана, и у него горят глаза, и ничего, кроме пары барских вороных, он уже не видит и знать не хочет… Так вот почему Варька так сокрушалась, что они разбили шатёр у конского водопоя… Она не хотела, чтобы брат даже видел чужих лошадей.
– Настя, выйди к нам!
– от голоса мужа, донёсшегося снаружи, она вздрогнула.
– Иди, спой для барина!
Настя закрыла лицо руками, с отчаянием чувствуя, что не только петь, но даже просто смотреть на Илью она сейчас не сможет. Но муж позвал снова, и Настя различила в его голосе жёсткую нотку, и поняла: надо идти.
– Здесь я, Илья.
– она откинула полог, улыбнулась широко, как в ресторане, перед выступлением.
– Что же петь? Как ваша милость прикажет?
Засиделись до полуночи. Месяц уже закатился за деревню и пустое поле сплошь затянуло седым туманом, когда гость собрался уезжать. Угли догорели и подёрнулись пеплом, от реки потянуло холодом. Настя, уставшая после целого дня дороги, не успевшая даже поесть, едва держалась на ногах и уже из последних сил желала сидящему верхом Полозову:
– Будьте здоровы-счастливы, Алексей Николаевич! Рады были вам петь!
– И тебе счастья, красавица! Скажи своему мужу: тебе в телеге этой не место, пусть в город, в хор везёт тебя!
– Полозов улыбнулся Насте, чуть склонившись с седла, тут же выпрямился, гикнул, - и вороной
Илья сидел возле углей, поджав под себя ноги, и жадно уплетал картошку из остывшего котелка.
– Принесла же нелёгкая гаджа… - пожаловался он с набитым ртом.
– Ни пожрать, ни поспать по-людски. Настька, сядь поешь, пока я всё не подобрал… Да что с тобой?
– Ничего. Устала.
– У, глупая, ну так спать ложись! Варька, ты где там?
– Здесь.
– послышался глухой голос. Варька, не поднимая глаз, тащила из шатра свою старую перину и подушку. Настя заметила, как брат и сестра обменялись взглядами, после чего Илья резко отвернулся, бросил ложку в траву и ушёл в шатёр. Варька в сердцах сплюнула, легла на перину и с головой накрылась шалью. Настя осталась одна. Рядом тоненько звенели комары, на лугу сонно гукала какая-то птица. Настя нашла в темноте ложку, брошенную Ильёй, собрала посуду, сложила её в таз, отнесла к реке, кое-как помыла, борясь со сном. И оставив таз у телеги, полезла в шатёр.
– Настя, ты?
– раздалось из темноты.
– Иди ко мне. Скорей, ну?..
Уже в полусне она нырнула под руку мужа, прижалась, вдыхая запах крепкого лошадиного пота, дёгтя и полыни, обняла Илью, - но он уже спал.
"Может, обойдётся ещё… Наутро забудет…" - успела подумать Настя. И тут же заснула тоже.
*****
Настя проснулась оттого, что кто-то тряс её за плечо:
– Вставай! Вставай! Уезжаем!
Она вскочила, выползла из шатра. Снаружи было ещё темно, поле тонуло в тумане, реку с ракитником тоже словно затянуло молоком, утренние звёзды неохотно таяли над дальним лесом. Со стороны деревни сонно проорал петух, ему отозвался другой. Над крышами едва-едва розовело. Примятая трава и листья были покрыты мелким бисером росы. Сырой холодок заполз под кофту, Настя поёжилась. Поискала глазами мужа.
Тот запрягал гнедых: быстро, без обычных ласковых слов и поглаживаний. Варька собирала в узел посуду, скатывала рогожу. Заметив Настю, сквозь зубы буркнула:
– Помогай.
Вдвоём они сняли шатёр, сложили на телегу жерди, свернули полотнище. Увязывая перину и подушки, Настя еле-еле подавила желание ткнуться лицом в пухлый узел да и остаться так. Минувший вечер разом встал в памяти, и теперь уже было понятно: Илья не забыл о вороных.
Когда она справилась с собой и, глотая слёзы, поволокла подушки к телеге, Илья уже стоял рядом с сестрой и вполголоса говорил:
– Гнедых не жалей, гони. Доедете до Баскаковки, там только придержишь. И целый день чтобы!
– Угу.
– Тяжело будет, но потерпи. Не вздумай напоить посреди пути!
– Знаю.
– Лучше всего вам до Серденева доехать. Там переждёте, дашь коням отдохнуть, а ночь опять проедете. Всё поняла?
– Всё.
– Ежели чего - знаешь, как быть.
– Да.
Варька отвечала не поднимая глаз; Илья тоже смотрел в сторону. Небрежно хлопнув по шее одну из лошадей, он обернулся, посмотрел на жену.