Дорогой Джим
Шрифт:
За дверью послышалось нерешительное шарканье. И тут до Найалла наконец дошло.
Похоже, мистер Кремин был напуган ничуть не меньше той женщины — просто ему не хотелось признаться в этом, да еще перед соседями. Ну конечно — здоровенный крутой мужик — и вдруг празднует труса! Позорище! Потом снаружи послышалось какое-то невнятное поскуливание — судя по всему, мистер Кремин так и не смог заставить себя переступить порог, словно пол был пропитан смертельным ядом. В конце концов, грохнув кулаком по дверному косяку, он сплюнул и решительно повернул к дому.
— Чертовы ведьмы! — прорычал он сквозь зубы. Предрассветный ветерок, подхватив
Из груди Найалла вырвался судорожный вздох… Он чувствовал себя как висельник, уже успевший приготовиться к смерти, которого вдруг вынули из петли. Забыв о том, что даже толком не успел разглядеть комнату, в которой оказался, Найалл привалился к стене — дрожащие ноги отказывались его держать. Но стоило только первым лучам солнца заглянуть в разбитое окно, как он тут же понял, где находится.
Заброшенный каменный коттедж… тот самый, где когда-то жила Ифе.
То, что он чувствовал у себя под ногами, не было ни крысиным пометом, ни экскрементами летучих мышей. Приглядевшись, Найалл догадался, что это — пучки обивки из дивана, который Джим располосовал ножом, прежде чем изнасиловать одну из сестер… Ифе, которую ненавидел сильнее остальных. Дыра в потолке за эти годы стала заметно больше — под ногами хлюпало, стены прогнили насквозь. На столе так и стояли чашки — Найалл заметил даже несколько тарелок. Можно было подумать, девушки так спешили в Дублин к тетушке, что не успели убрать за собой посуду. В бутылке из-под виски на донышке до сих пор плескалась какая-то коричневатая жидкость.
Утренний холодок пробирал до костей. Застегивая пальто, Найалл еще раз обвел комнату взглядом. Что-то с самого начала не давало ему покоя.
Ифе по-прежнему оставалась для него загадкой — та самая Ифе, таинственная гостья и пленница в подвале дома Мойры, молча страдавшая вместе с сестрами до того дня, когда ей удалось спастись. Никто не пришел им на помощь — ни Брона, ни Финбар. Проклятье… Найалл вдруг вспомнил, как читал напечатанные в «Айриш стар» результаты аутопсии. Он помнил все так живо, что перед глазами у него вдруг встала та страшная комната на втором этаже дома Мойры, где умерли девушки. Он, словно наяву, видел Фиону, сражавшуюся с ужасным троллем… она поклялась, что не позволит ему даже пальцем дотронуться до Рошин. Но они погибли — все трое. Ифе так и не удалось спасти сестер. И азбука Морзе ей не помогла.
Закрыв глаза, парень попытался представить себе, что же пошло не так. Почему Ифе не успела подняться наверх вовремя? Может, на пути ее оказалась еще одна запертая дверь, о которой она даже не подозревала? Найалл предположил, что она смогла-таки добраться до второго этажа… Но было уже слишком поздно — ей не удалось спасти Фиону и Рошин. И только тогда она бежала, бежала, унося с собой дневники, бежала, чтобы не попасть в руки копов. «Ты закрыла им глаза, да, Ифе?» — беззвучно спросил Найалл, задвигая насквозь промокшие занавески. Может быть, спрятавшись на вершине холма, она издалека смотрела, как хоронят сестер? Он ни за что не поверил бы, что Ифе не решилась проводить их в последний путь. Она завернула их в ковер из звезд, с печалью подумал он.
Впервые за все это время Найалл вдруг почувствовал, что ему удалось приподнять завесу тайны, за которой пряталась самая загадочная из трех сестер. Разгадка была совсем рядом. План заставить тетку замолчать навеки на первый взгляд выглядел безупречно. К тому же Найалл почти не сомневался, что кто-то совсем недавно побывал в коттедже — к стенам и порогу прилипли свежие вороньи перья, кое-где на полу валялись пучки шерсти и сухие шкурки каких-то мелких лесных зверьков. Что это — ведьмовские штучки, чтобы пугать случайных людей? Или попытка внушить ужас местным, напомнив им, что одна из сестер все еще жива? Но тогда почему ему до такой степени не по себе? Иссохшее тельце лисы, повешенное за хвост, раскачивалось в воздухе, словно уродливая лампа в подземной пещере злобного тролля. Будь у него карандаш и бумага, какую бы картину он написал, мысленно присвистнул Найалл. Женщину, которой всегда удается на шаг опередить волка. Да, Ифе опять удалось ускользнуть. Уже в который раз. Впрочем, она всегда это умела.
— Ну и куда ты отправилась? — тихонько пробормотал он, словно испугавшись, что стены могут услышать его. — И прежде всего, почему ты оставила сестер? — Найалл вновь почувствовал сильнейшее искушение предоставить дальнейшее гарде, той же самой Броне — несгибаемому борцу с преступностью — и ее коллегам. И почти сразу же понял, что не сможет это сделать. Услышь его мистер Райчудури, наверняка бы сейчас укоризненно покачал головой. Нет, мысленно ответил своему мудрому советчику Найалл, нет, я не пойду в полицию. И — нет, сэр, я не выкину это из головы. Особенно после того, как прочел эти дневники, на страницах которых до сих пор видны следы крови и слез. Я пройду этот путь до конца — и мне все равно, куда он меня приведет. Теперь это мое дело. Может быть, когда-нибудь, много лет спустя вы пойдете на базарную площадь и увидите меня — сидя перед картиной, я до последнего своего вздоха буду стараться, чтобы она получилась как живая. Что ж, поживем — увидим, не так ли, сэр?
Ветер, украдкой просунув пальцы под просевший конек крыши, игриво потряс ее — несколько капель упало на голову Найаллу. Встряхнувшись, он пришел в себя и понял, что пора уходить. Только бы не нарваться на приятелей мистера Кремина, подумал он. Они еще не успели скрыться из виду, даже на таком расстоянии он все еще видел их — мелькающие тут и там белые пятнышки на фоне целого моря зелени. Итак, дорога в город была перекрыта.
Значит, придется двигаться на запад, в сторону Эйриса. Впрочем, это неважно.
Потому что парень помнил, как Рошин писала, что закопала кое-что под деревом со спиленной кроной.
Неужели зарытое кем-то сокровище перестает быть тайной в тот момент, когда его достают из-под земли? Или же вещь, которой некогда касались руки того, кто зарыл ее, хранит в себе некую магию, над которой время не властно?
В случае с Джимом, думал Найалл, закопай в землю хоть фантик — и в тот самый момент, когда его выковыряют из земли, он мгновенно превратится в священную реликвию.
Найалл попытался представить себе нож, пронзивший сердце Джима… и решил, что ценность его — в той тайне, которая его окружает. Не успел он опуститься на колени возле того места, где с губ Джима сорвался последний вздох, как понял, что не ошибся. Дерево, привалившись спиной к которому некогда сидел умирающий seanchai, чувствуя, как жизнь капля за каплей вместе с кровью покидает его тело, для его обезумевших поклонников давно уже стало местом паломничества. И теперь это было уже не дерево, а некий алтарь, посвященный смерти и плотской любви.