Дорогой товарищ король
Шрифт:
– По слухам, лишь один из ваших сочинителей сумел довольно честно и подробно рассказать о Тетании, но наши собственные сведения об этом материке слишком туманны и противоречивы, чтобы делать какие-то выводы. Самое странное, что человек этот сам в Замирье не бывал и выуживал сведения о нем по крупицам из тысяч и тысяч томов, он даже ослеп... К счастью для обеих сторон, у нас и время-то течет по-разному: то согласно, а то как побежит-побежит! Да вот ты сам удостоверься!
С этими словами Эндустан начал крутить какую-то выходящую из стола рукоятку. По мере ее вращения башня стала как бы втягиваться в пол, а прозрачный купол, соответственно, приближаться. Виктор Панкратович понял, что башня вершиной своей
– Дам старику в лоб, разобью стекло и вынырну...»
Но ничего этого сделать он не успел, потому что в мгновение ока ветви взорвались и окутались зеленым пламенем - это пробились и раскрылись березовые листья. Какое-то время все было без изменений, потом листья начали стремительно желтеть и редеть, потом поверхность воды подернулась рябью, потом пошли белые мухи, потом воду заволокло сплошной зеленоватой пеленой, потом пелена потрескалась и пропала, а ветки вновь оделись зеленью...
«Зима-лето, зима-лето, - считал про себя Виктор Панкратович.
– Вот меня уже в секретариат должны забрать... Вот я уже завотделом... Вот уже урна с прахом медленно приближается к Кремлевской стене, добрые люди кресла делят, а я тут торчу, как сыч на колу...»
И король даже застонал от бессильного отчаяния.
Мудрец, видно, понял его состояние и отпустил рукоятку. Она сама собой закрутилась в обратную сторону, и купол ушел куда положено.
...Бывает еще по недосмотру, что обитатели обеих сторон гостят друг у друга и некоторые даже состоят в кровном родстве, продолжал Эндустан. Обе Ойкумены связаны между собой и более таинственными узами. Например, если два человека лягут спать в одно время точно друг против друга на разных сторонах диска, они запросто могут поменяться снами, отчего и видится во сне всякая дрянь. Иногда менялись не только снами, но и местами. Такие бедняги попадали обычно на костер или в сумасшедший дом.
А подчас бывают происшествия и более трагические. Так, например, заурядная дискуссионная драка по поводу методов холодной обработки металла между листоранскими и аронакскими кузнецами, имевшая место на Красной неделе в трактире «Челюсть дихотома», повлекла за собой лиссабонское землетрясение; и наоборот, следствием октябрьского 1964 года Пленума ЦК КПСС явилась повальная эпидемия Ясной Холеры среди кирибеев-кочевников. Супружеская измена маркграфини Термидоры обернулась в Мире англо-бурской войной, а премьера чаплинского фильма «Золотая лихорадка» - катастрофическим наводнением в Баратинии.
Поэтому нечего и мечтать о том, чтобы установить между Миром и Замирьем регулярную связь - мало того, что асинхронность не позволит, так еще последствий не предугадаешь. В сущности, обе стороны земного диска враждебны друг другу, поскольку одной из них суждено погибнуть, а другой, согласно преданию, процвести...
«Так это выходит, что я предатель, изменник Родины, невозвращенец», - ужаснулся король. Нужно честно сказать, что желание не возвращаться у него однажды в жизни возникало - во время посещения мюнхенского варьете со стриптизом в составе дружественной делегации. А сейчас в государственной голове нечаянного монарха замелькали разные дельные мысли: опрокинуть это чертов диск с помощью направленных ядерных взрывов или путем поворота северных рек, чтобы самому погибнуть, но в песне смелых... призывом страстным...
Мысли эти настолько взволновали короля, что он покинул кресло и принялся ходить по залу взад-вперед - от канцлера к столу.
Эндустан снова угадал, в чем тут дело.
– Напрасно думаешь над этим, государь. Твой предшественник поначалу тоже убивался: финал кубка, финал кубка, вратаря какого-то все желал сменить, но потом смирился, приступил к монаршим обязанностям и возглавил несколько победоносных походов. Нипочем бы не выстоять нашей пехоте против конницы кирибеев, когда бы не придуманные им боевые клюшки, коими подсекали ноги вражеским лошадям. Ты же самой судьбой предназначен для власти, но таких ее вершин, как в Замирье, навряд ли бы достиг...
«И то верно, мне с этими волками не равняться», - грустно подумал Виктор Панкратович про свое бывшее начальство. И дерзкая дума осенила его внезапно: да кто они такие, чтобы мне, законному владыке Листорана, диктовать свои дурацкие указания? Да... Да во рту он их видал! (Виктор Панкратович уже и думать по-здешнему начал.) Да он сегодня же в ООН пошлет ноту протеста против ядерных взрывов, чтобы не тревожили священную листоранскую землю... Тут Востромырдин припомнил, что ООН, к сожалению, на той стороне. Ладно. Здесь можно начать новую жизнь. Никто не будет помыкать и шантажировать, не придется подписывать подсудные приказы и покрывать чужие грехи, с тревогой всматриваться в порядок подписей под некрологами... А с людьми он работать умеет. Он тут так все поставит, что соседи позавидуют. Он будет ездить по всему Замирью с дружественными визитами в открытом «ЗИЛе», охотиться на незнакомых зверей, любить лучших женщин, пить великолепные вина не с нужными людьми, а с кем душа пожелает, он будет прост и доступен для граждан...
– Так, так, государь!
– похвалил колдун.
– Верно, верно! Кто они тебе? Они тебя похоронили. Ты наш. Ты всегда был наш. Ты давно знал, что ты наш и непременно вернешься домой.
Так, так, думал Востромырдин. Верно, верно. То-то меня все с души воротило там жить: и то не так, и это не этак. Вот в чем все дело. Я там был все равно что по ошибке и никому ничего не должен...
Он продолжал маршировать взад-вперед. Потом остановился, чтобы провозгласить нечто важное, да осекся: до него дошло, что все это время по стенам двигались какие-то гибкие шланги, каждый из которых заканчивался прозрачной линзой. Линзы как бы следили за каждым шагом короля.
– Что это?
– грозно спросил Востромырдин.
– Ах это...
– пожал плечами Эндустан.
– Это, надо тебе знать, самоцветы-охранники. Они отводят от августейшей особы любые злоумышления. Если на тебя, паче чаяния, бросится изменник с кинжалом, так тут же, на месте, и упадет, сраженный магическим лучом. Они, эти камни, во дворце повсюду, так что твоя жизнь вне всякой опасности...
«Чеши, чеши, старый черт!
– злобно мыслил Виктор Панкратович.
– А я-то уши развесил, тоже хорош гусь! Слушал этот бред, ладно, сам не ляпнул чего-нибудь, хотя он меня явно провоцировал... Конечно, это проверка: понаставили везде японских скрытых камер и ждут, что я склонюсь к измене! Наши небось сидят и хохочут надо мной в этих идиотских шароварах и сапогах! Не член ЦК, а Портос какой-то или король Махендра... Ох, а я же еще с этой шалавой переночевал... Теперь придется каждым шагом своим, всей жизнью доказывать, что не купился и не прельстился... Баба - вздор, простят, а вот если бы я что думал, ляпнул! Что же я сказать-то собирался, идиот? Это же шестьдесят четвертая! Жесток, жесток секретариат, да ведь с нами иначе и нельзя...»
– Ну вот что, - сказал он решительно.
– По этому вопросу подготовить кратенький рефератик, страничек этак на двести, в трех экземплярах, и утром подать мне («Посиди, посиди, мымра ученая! Другой раз врать не будешь!»). Товарищу канцлеру вернуть уши немедленно! («С ним договориться можно, он мужик исполнительный. А этот, зараза, академик Сахаров нашелся!») А сам изволь обратно в перья и к себе, на насест! Распустились тут, едрена-зелена... Мы тоже в государственных тайнах кое-что понимаем!