Дорогой товарищ король
Шрифт:
Деряба и Шмурло не менее вежливо попрощались со старушкой и только потом сообразили, что она ведь была первым встретившимся здесь человеком и ее по такому случаю следовало допросить с пристрастием и, может быть, даже с нарушением ленинских норм.
Победители голяка положили себе, что уж следующего-то «языка» они не упустят, не пальцем деланные! Но следующим, к сожалению, оказался совершенно пьяный детина, почивавший на обочине. Детину трясли, били по щекам, ставили на ноги, но он упорно возвращался в прежнее покойное положение. Зато там же, на обочине, удалось обрести десятка полтора окурков от сигарет «Мальборо» и три пластмассовых стаканчика одноразового пользования. Из этого неопровержимо следовало, что набирался детина не один, а под
Шмурло и Деряба присели рядом с пьяным телом и задымили, прикурив от выдернутой травинки. Внезапно Деряба встрепенулся и потащил полковника с обочины в кусты. Через минуту и Шмурло услышал конский топот. Из-за поворота выехал всадник в черных с золотом доспехах. На верхушке причудливого шлема трепетал небольшой флажок. Длинным копьем всадник пошевелил детину, но быстро убедился в тщете своих усилий.
– Мир, дружба! Мир, дружба!
– вышел из кустов, повинуясь тонкому Дерябиному плану, полковник Шмурло.
– А, очень хорошо!
– обрадовался полковнику госбезопасности рыцарь.
– Ну-ка, хамская морда, ступай впереди коня и возглашай поминутно: «Берегитесь, люди знатные и простые, едет маркграф Миканор, Соитьями Славный!»
– Товарищ военнослужащий, мы здесь с дружественными намерениями...
– начал было Шмурло.
– Ну какой я тебе, псу, товарищ?
– весело спросил рыцарь. Голос был молодой, слегка приглушенный металлом шлема.
– Я ведь тебя, бродягу безродного, на службу к себе принимаю.
– А какой оклад денежного содержания положишь?
– поинтересовался Деряба, неведомо когда и как очутившийся на другой стороне дороги.
– Прекрасно!
– вскричал рыцарь.
– Вас двое! Значит, сможете возглашать непрерывно, как и указано... Что же касается жалованья, то не довольно ли и той награды, что я сохраню презренные ваши жизни?
– Вот козел!
– обиделся Деряба и прыгнул. Бывший японец мог гордиться своим учеником, потому что удар Дерябиной пятки, именуемый «чугуна-гиря», пришелся всаднику в голову. Тот покачнулся, но в седле усидел, молниеносно отбросил в сторону длинное и неудобное копье и выхватил из-за спины зазубренный меч. Лезвие разрезало воздух над головой капитана, который немедленно прыгнул вторично, нанеся в грудь рыцаря смертельный удар «ваши-мамаши». Так повторилось несколько раз. Плащ Дерябы покрылся многочисленными порезами, а доспехи всадника - вмятинами. Стратегическое равновесие попытался нарушить полковник Шмурло, коварно подкравшийся к рыцарю сзади, чтобы огреть его поперек спины своим посохом. Но рыцарский конь так наподдал полковнику копытом, что тот отлетел в сторону и улегся рядышком с детиной.
Наконец Деряба устал прыгать и пинать рыцаря, а тот замучился махать мечом. Несколько мгновений оба не двигались, потом всадник махнул свободной рукой и отправил меч обратно за спину. Деряба отступил на несколько шагов назад, показывая, что прыгать более не собирается. Тогда всадник снял шлем и обнажил прекрасную кудрявую голову.
– Твое счастье, что не напоролся ты на старого барона Литягу, - сказал красавец.
– Я же, увы, лишь соитьями славен, а не боевыми искусствами.
– Чем славен?
– не понял Деряба, повторив вопрос далекого Виктора Панкратовича.
Рыцарь сделал жест, не оставляющий сомнений. Капитан расхохотался и немедленно поведал гусарский анекдот на эту тему. Маркграф Миканор не остался в долгу.
К тому времени, как очнуться полковнику Шмурло от удара копытом, оба противника уже казались давними друзьями. Маркграф рассказал, что королевский указ обязывает его, Миканора, держать слуг, провозглашающих его появление во всех населенных пунктах страны Листоран, чтобы добрые люди, знатные и простые, успели запереть и попрятать своих жен, дочерей и других родственниц от греха подальше. Королевские указы здесь не больно-то уважают, а этот почти все бароны восприняли с удовольствием и требуют неукоснительного его исполнения. Миканор с воодушевлением повествовал о том, как женщины своими слабыми кулачками вышибают толстенные двери и рвут цепи, стремясь в маркграфовы объятия. В доказательство он протянул Дерябе шлем, чтобы тот смог как следует рассмотреть изображение на флажке, и Деряба убедился: все точно как у Петра Великого. «На меня даже латы обыкновенные не налазят!» - хвастал Миканор. Деряба между делом осторожно выспрашивал нового знакомца о здешнем общественном устройстве и вооруженных силах. Миканор отвечал охотно, но все время сбивался на свои немалые достижения. Потом он по-хорошему попросил капитана с полковником все-таки поработать на него, покричать в деревнях и поселках во исполнение королевского указа, потому что его собственные слуги давным-давно разбежались, - нормальная семейная жизнь вблизи маркграфа была невозможна.
Наконец сговорились о жалованье и ударили по рукам. Маркграф добавил, кстати, что неделю назад вот так же предложил поступить к нему на службу двум странным безлошадным рыцарям, но те наотрез отказались и в утешение починили Миканору старые латы, отчего те стали лучше новых. «Неделю?» - изумился Деряба, но уточнять не стал. Шмурло стонал и кряхтел, хотя дешево отделался. «У нас давно отучились в спину-то бить», - простодушно говорил маркграф.
Нужно было двигаться дальше. Деряба спросил, можно ли бросить вот так спящего детину, не случится ли тому какого худа, не съедят ли его голяки. Рыцарь ответствовал, что по эту сторону Рыхлой Воды голяки не водятся. Что же касается детины, то он лежит вот так, при дороге, с самого маркграфова детства и просыпается только в том случае, когда по дороге проходят или проезжают люди с выпивкой; обычай велит непременно остановиться и чуток попировать с детиной, а то пути не будет.
– А-а, значит, у тебя ничего нет?
– разочарованно сказал Деряба.
– Ну как же нет?
– обиделся рыцарь и достал из седельной сумки добрую флягу.
– Отчего же он не проснулся?
– Так на фляге-то «вода» написано, он и не чует.
– Миканор отвинтил крышку. Детина немедленно встрепенулся, вскочил и подбежал с пластмассовым стаканчиком. Маркграф, не говоря ни слова, налил ему. Детина выпил и вернулся на свое постоянное место. Отхлебнули как следует из фляги и Деряба с полковником.
– Хороший у него стаканчик, маленький, - похвалил детину маркграф и отер уста.
– А то он одно время ведерко к руке цепью приковал - вот разорение-то было...
Несмотря на красоту и успехи по женской части, Миканор, Соитьями Славный, был явно скуп. Да и откуда взяться широте души, когда бабы сами бросаются.
Вино оказалось веселое, шлось веселее. Деряба и Шмурло даже стали тренироваться, кричать маркграфский лозунг, добавляя к нему элементы народного словотворчества, отчего конь Миканора то и дело становился на дыбки, сам же польщенный всадник заходился счастливым смехом. Деряба заметил, что королевский указ - самая настоящая реклама и за нее следовало бы приплачивать королю. За доброй беседой время шло быстро, а никакого населенного пункта до сих пор не попадалось. Поэтому стали подыскивать поляну для ночлега.
Спешиться для маркграфа было целой проблемой. Он выбрал дерево с крепкой ветвью на подходящей высоте, ухватился за нее руками и подтянулся. Конь по инерции сделал пару шагов и остановился. Маркграф спрыгнул. Из конского седла торчал тонкий металлический стержень, соединявшийся, как видно, с латами. Миканор осмотрел конские копыта и нашел, что левая задняя подкова держится на честном слове. На речь же Дерябы, что коня следует напоить и накормить, только махнул рукой.
Наскоро поужинали съедобными корешками, причем маркграф привередничал и говорил, что надергали, мол, разной дряни, словно малые дети, и что добрые люди этого вовсе не едят. Явилась заветная фляжка, спутники еще посмеялись, поболтали и пожелали друг другу доброй ночи.