Доставка удостоенных
Шрифт:
– Благодарю вас, генерал, - кивнула Мэри.
В это время человек, безмолвно сидевший напротив Генерала и Пастора, встал и мягко коснулся рукава Лэнсинга.
– Как вы можете видеть, - сказал он, - я не человек. Надеюсь, вы будете столь добры, что не погнушаетесь принять мое приглашение в наш тесный кружок?
– Ну разумеется...
– начал Лэнсинг, но, взглянув на приглашавшего, осекся.
– Вы ведь...
– Я робот, мистер Лэнсинг. Вы что, ни разу не видели роботов?
– Нет, ни разу.
– Ну-у, нас не так уж много, и мои собраться
– Простите, что не заметил вас раньше. Хоть тут и горит камин, но в комнате довольно темно. Да и потом, тут столько всего случилось, что и не уследишь.
– А вы, случаем, не чокнутый?
– По-моему, нет, Юргенс. Никогда за собой не замечал. А почему вы спрашиваете?
– У меня такой конек, - пояснил робот, - я коллекционирую чокнутых. В моей коллекции есть один воображающий себя Богом, когда напьется.
– Я исключаюсь. Я не воображаю себя Богом ни в трезвом, ни в пьяном виде.
– Ах, да это лишь один из видов помешательства. Бывают и другие.
– Не сомневаюсь.
В это время Генерал решил возложить на себя обязанность представить сидящих за столом.
– Я Эверетт Дарнли, бригадный генерал Семнадцатой части. Рядом со мной стоит пастор Эзра Хэтфилд, а сидящая за столом дама - поэтесса Сандра Карвер. Рядом с мистером Лэнсингом стоит робот Юргенс. А теперь, когда мы познакомились, давайте займем места и употребим немного приготовленного для нас приятного напитка. Трое из нас его испробовали и нашли весьма недурственным.
Лэнсинг обогнул массивный дубовый стол нехитрой выделки и сел рядом с Мэри Оуэн. На столе стояло три свечи, а заодно три бутылки и поднос с кружками. Только теперь Лэнсинг заметил, что они в комнате не одни: за столом в дальнем углу сидела четверка углубившихся в карточную игру мужчин.
Генерал поставил перед собой две кружки и наполнил их из бутылки. Передав одну кружку Мэри, он толчком запустил вторую вдоль стола в сторону Лэнсинга, заметив:
– Надеюсь, поспевающий ужин ничуть не уступит этому достойному питью.
Лэнсинг взял свою кружку и попробовал напиток на вкус. Тот оказался приятным и наполнил Лэнсинга приятным теплом. Устроившись поудобнее, Лэнсинг сделал большой глоток.
– Пока мы сидели тут без вас, - повернулся Генерал к Мэри и Лэнсингу, - мы все гадали, не будут ли двое оставшихся - мы еще не знали, кто это - так вот, не будут ли они в курсе того, что тут происходит. Судя по тому, что вы спрашивали, мисс Оуэн, вы не в курсе. А как насчет вас, мистер Лэнсинг?
– Ни малейшего понятия.
– Наш хозяин клянется, что ничего не знает, - с кривой усмешкой заметил Пастор.
– Говорит, что лишь заправляет таверной и не задает лишних вопросов. Насколько я понял - главным образом потому, что задавать их просто некому. По-моему, он лжет.
– Вы судите о нем чересчур поспешно и чересчур резко, - возразила Сандра Карвер, поэтесса.
– У него честное и открытое лицо.
– Он похож на свинью, - возразил Пастор.
– Кроме того, он позволяет, чтобы в сих стенах творились всякие
– Вы немного перебрали хмельного, - вмешался генерал, - мы с вами опрокинули уже не одну кружечку.
– Пить не грешно, - настаивал Пастор.
– В Библии сказано, что малая толика вина желудку лишь на пользу...
– Дружок, это отнюдь не вино.
– Быть может, нам лучше чуточку угомониться и сравнить свои сведения о нынешней ситуации?
– предложила Мэри.
– Не исключено, что тогда мы что-нибудь уразумеем. Давайте расскажем о себе поподробнее - кто мы, как сюда попали, а заодно изложим свои предположения.
– Это первые разумные слова, каковые я услышал за нынешний вечер, - поднял голову Пастор.
– У кого-нибудь есть возражения против рассказа о себе?
– У меня - ни единого, - Сандра Карвер говорила так тихо, что остальным приходилось напрягать слух, чтобы разобрать ее слова.
– Я дипломированная поэтесса Академии Весьма Античных Афин и могу говорить на четырнадцати языках, хотя пишу и пою только на одном - это один из древнегэльских диалектов, самый выразительный язык в мире. Как попала сюда, представляю довольно смутно. Я была на концерте, слушала новую композицию, исполнявшуюся оркестром из Западноморской Земли. За всю свою жизнь я не слышала ничего столь могучего и трогательного одновременно. Музыка словно вырвала меня из моей телесной оболочки и перенесла мой дух в иное место. Когда я вновь обрела тело, то мы обе - и мой парящий дух, и моя бренная оболочка находились в новом месте, среди пасторали, от красоты которой буквально спирало дыхание. Передо мной была тропинка, я последовала за ней, и вот...
– А год?
– перебил ее Пастор.
– Умоляю, скажите, какой был год?
– Пастор, я не понимаю вашего вопроса.
– В каком это было году? По вашему летоисчислению.
– В шестьдесят восьмом году Третьего Ренессанса.
– Нет-нет, я имел в виду другое. От рождества Христова, от года рождения Господа нашего.
– О каком господе вы говорите? В мое время очень много господ.
– Сколько лет прошло после рождения Иисуса?
– Иисуса?
– Ну да, Христа.
– Сэр, я ни разу не слышала ни об Иисусе, ни о Христе.
Вид у Пастора был такой, будто его вот-вот хватит удар. Лицо его налилось кровью, горло перехватило, и Пастор начал сражаться с собственным воротничком, будто задыхался. Как они старался, но не сумел произнести ни слова.
– Простите, если я вас огорчила. Это нечаянно. Я не намеревалась нанести вам оскорбление.
– Все в порядке, дорогуша, - успокоил ее Генерал.
– Просто наш друг Пастор подвергся культурному шоку. Возможно, когда мы покончим с изложением своих сведений, он будет уже не единственной жертвой. Кажется, я начинаю кое-что понимать. Ситуация, в которой мы оказались, лично мне кажется абсолютно невероятной, но по мере продвижения она мы сможем поверить в нее хотя бы отчасти, хотя, сдается мне, к большинству из нас подобное осознание придет с большим трудом.