Доверенное лицо
Шрифт:
И снова чей-то торопливый шепот совсем рядом:
— Вставайте.
Он поднял голову и увидел трех юнцов.
— Кто вы?
Они, ухмыляясь, смотрели на него. Старшему едва ли было больше двадцати. У них были детские, округлые, но диковатые лица. Старший ответил:
— Не имеет значения. Пойдемте в сарай.
Как во сне, он повиновался им. В темной конуре едва хватало места для четверых. Они присели на куски угля и обломки старых ящиков, приготовленных для растопки. Сквозь дыры в стене пробивался слабый свет. Он сказал:
— Для чего все
— Старуха не пойдет за углем в воскресенье. Это известно, она такая…
— А сам Беннет?
— Он уже наклюкался.
— Кто-нибудь все-таки мог заметить?
— Не-е. Мы следили.
— Будут искать по домам.
— Без ордера они не могут. А судья — в Вулхэмптоне.
Он сдался и устало сказал:
— Наверное, я должен вас поблагодарить.
— Плевать на вашу благодарность, — сказал старший из трех, — у вас ведь есть пистолет.
— Да. Револьвер.
Парень сказал:
— Шайке нужен этот револьвер…
— Вот как! А что за шайка? Это вы?
— Мы самые. Точняк.
Они жадно уставились на него. Он уклончиво сказал:
— Что случилось с полицейским?
— Наши дружки об этом позаботились. — Младший паренек задумчиво погладил лодыжку.
— Чистая работа.
— У нас организация, — сказал старший.
— И нас десятки.
— Нашему Джо однажды всыпали. Выпороли.
— Понятно.
— Шесть розог получил.
— Это было до того, как мы организовались.
Старший повторил:
— Теперь нам нужен ваш пистолет. Вам он больше не понадобится. О вас заботимся мы.
— Заботитесь?
— Мы все устроили. Вы останетесь здесь, а когда стемнеет и пробьет семь, двинетесь вверх по Пит-стрит. Все в это время пьют чай или сидят в церкви. За церковью увидите аллею. Стойте там и ждите автобуса. Крики проследит, чтобы все было в порядке.
— А кто этот Крики?
— Один из наших. Он кондуктор. Он позаботится, чтобы вы благополучно добрались до Вулхэмптона.
— Вы все обдумали. Но зачем вам пистолет?
Старший наклонился к нему поближе. Лицо у него было бледное, без кровинки, глаза пустые, как у пони, заезженного на подземных работах. И никакого в них не было бешеного анархического задора. Вся анархистская идея сводилась, кажется, к желанию отчебучить со скуки что-нибудь запретное.
— Мы слышали, что вы там говорили. Вы не хотите, чтобы шахта работала. Можно это сделать. Нам все равно.
— Разве ваши отцы не работают на шахте?
— А нам-то что до этого?..
— Но как вы это сделаете?
— Мы знаем, где хранится динамит. Нужно только взломать склад и высыпать в шахту заряды. На полгода хватит разбираться!
У парня скверно пахло изо рта. Д. почувствовал отвращение.
— А в шахте никого нет?
— Ни души.
Его долг использовать и эту возможность. Но он колебался.
— А зачем пистолет?
— Собьем пулей замок на складе.
— А умеете пользоваться оружием?
— Не беспокойтесь.
Он сказал:
— У меня последняя пуля…
Они сидели в сараюшке, сгрудившись. Их руки почти касались его рук, изо ртов несло кислятиной. Ему казалось, что его окружает стая животных, для которых тьма — естественная среда обитания, в то время, как он мог видеть только на свету. Он спросил:
— А вам-то зачем все это нужно?
Равнодушный детский голос ответил:
— Да так, для забавы.
«Петля по мне плачет», — подумал он и вздрогнул.
— Ну а если кто-то окажется в это время в шахте?
— Мы проверим, что мы себе — враги?
Нет, они себе не враги — серьезное наказание им не грозит: они несовершеннолетние. Но все равно, твердил он себе, его долг — сорвать поставки угля мятежникам, даже если без жертв не обойтись. Жизни иностранцев — ничто по сравнению с судьбой его народа. Когда идет война, общепринятый моральный кодекс исчезает — дозволено творить зло во имя победы добра.
Он вынул из кармана револьвер, и шершавая рука старшего парня мгновенно вцепилась в него.
Д. сказал:
— Потом сразу же бросьте револьвер в шахту. И не оставляйте на нем отпечатки пальцев.
— Точняк. Так и сделаем. Не сомневайтесь.
Он все еще не разнимал пальцев, не выпуская револьвера — не отдавал последний свой выстрел. Парень сказал:
— Мы не проболтаемся. Наши никогда не болтают.
— А что там в поселке? Где полиция?
— Их всего двое. У одного мотоцикл, он поехал в Вулхэмптон, чтобы получить ордер на обыск. Они думают, что вы у Чарли Стоува. А Чарли не хочет впускать их. У него с ними старые счеты.
— У вас считанные минуты после того, как собьете замок. Успеете бросить заряды и удрать?
— Мы подождем до темноты.
Он отпустил револьвер, и он тут же исчез у кого-то в кармане.
— Не забудьте, — напомнил старший, — в семь у церкви. Крики будет на страже.
Когда они ушли, он вспомнил, что надо было попросить хоть кусок хлеба. С голоду время тянулось особенно медленно. Он чуть приоткрыл дверь сарая, но увидел лишь сухой куст, дорожку, посыпанную шлаком, и кокосовый орех на грязной веревочке. Он попытался составить план действий, но что проку в планах, когда жизнь швыряет его, как разгулявшееся море — щепку. Если он даже попадет в Вулхэмптон, удастся ли ему уехать? На вокзале его наверняка подстерегают. Он вспомнил о пластыре на подбородке — теперь он ему ни к чему. Он сорвал нашлепку. Чертовское невезение — надо же было этой женщине так быстро вернуться и найти тело мистера К. Впрочем, ему не везло с той самой минуты, как он высадился в Англии. Он снова увидел Роз, идущую по платформе с булочкой в руке. Откажись он ехать с ней вместе в Лондон, пошло бы все по-иному. Его бы не избили, он бы не опоздал в гостиницу. Мистер К. не заподозрил бы его в продажности и сам не поспешил бы продаться. Эта управляющая гостиницей… «Она просто сумасшедшая», — сказал Л. Что он имел в виду?.. А в общем, сколько ни раздумывай, все началось с Роз, стоящей на платформе, и кончилось трупом Эльзы в номере на четвертом этаже.